Кукольный загробный мир
Шрифт:
Все они были разной расцветки и даже разной формы: одни в распустившемся виде, другие виднелись только-только зарождающимися бутончиками. А некоторые вроде как успели даже завять: выглядели почерневшими, с уныло свисающими лепестками. Исмир не переставал восхищаться увиденным.
Открытие за открытием!
Он понял, что находится в мультивселенной со множеством соседствующих миров. И выглядит она как Прекрасный Сад. Некоторые из цветов находились так далеко, что до них, возможно, было миллиарды миллиардов шагов — умопомрачительная цифра, не укладывающаяся в его ватном мозгу. Во всяком случае, конца или края обнаруженной мультивселенной глаз не наблюдал. Внизу
Исмирал пристально вглядывался во все иллюминаторы, но никого так и не обнаружил — везде только цветы, цветы, цветы… медленно плавающие в пустоте. От их разнообразных красок рябило в глазах, а от ощущения глобального чуда приятно кружилась голова. Фантастическое зрелище завораживало и пугало одновременно.
«Интересно, а там тоже живут куклы?»
Затем Исмир очередной раз поднял взор повыше и наконец понял, откуда это инородное свечение…
Пыльца!
Пыльца с цветов летала повсюду над головой белыми хлопьями, несущими собственное излучение в пустоту. Яркие пылинки присутствовали практически везде, заполонив все безымянное пространство. Минут пять спустя он наблюдал, как его ракета пролетает совсем неподалеку от одной такой гигантской пушинки. Сложно было утверждать о ее размерах, но выглядела она расходящимися в разные концы лучами, которые, в свою очередь, тоже двоились да троились. Мягкое люминесцентное свечение совсем не резало глаз, а было даже в чем-то приятным. Другая пушинка располагалась дальше и, соответственно, выглядела меньше. Все они постоянно двигались…
Двигались?
Еще одна догадка ветром залетела в голову…
Да сегодня какой-то день грандиозных открытий!
Ведь эта пыльца и есть то, что Авилекс ошибочно называет звездами!!
Исмирал, поняв эту истину, крепче сжал свой штурвал, с которым так и не расставался ни на секунду.
Яркая пыльца постоянно перемещается по безымянному пространству — вот почему каждую ночь расположение звезд на небе меняется, а их общее количество так неустойчиво.
Авилекс упадет, когда узнает об этом!!
Исмирал снова сосредоточил взгляд на соседнем цветке с фиолетовыми лепестками — который находился ближе всех. И тогда средь его мыслей впервые вспыхнула эта авантюрная идея: а хватит ли топлива у ракеты, чтобы долететь туда? Страсть к неведомым открытиям разгорелась в нем с такой силой, что все остальное теперь казалось второстепенным вздором.
Да, скорее всего, хватит… но только в одну сторону. На обратный же путь можно и не надеяться.
— Живут ли там куклы? — вслух спросил он у тишины, но тишина ответила лишь монотонным гулом насосов, качающих воду.
На сомненья да раздумья было мало времени. Фалиил как-то называл такую ситуацию мудреным словом — цейтнот. Исмир резко выдохнул и громко сказал:
— Надеюсь, вы поймете меня…
Потом, меняя положение штурвала, принялся разворачивать ракету вбок — для горизонтального полета к своей мечте. Цветок с Сингулярностью, на котором прошла вся его жизнь, стал медленно уплывать в сторону. А другой цветок рос на глазах, точно набухал, облагораживаясь все более пышными оттенками.
В определенный момент времени Исмирал глянул на показания приборов и понял, что назад дороги уже нет…
Поздно что-то менять…
Гемма долго стояла напротив Спящего Зеркала, не решаясь
«О чем ты хочешь спросить в этот раз?» — поинтересовался шепот.
Тень длинной черной сосулькой стелилась на полу, прячась от света зажженной лучины. Да, в одном Авилекс оказался прав — тени боятся света, даже самого крохотного, внешне безобидного огонька.
— Хочу знать, что было в самом начале.
«О-о-о…», — шепот по-своему выразил удивление, — «могучее желание, только боюсь, за это Зеркало потребует всей твоей оставшейся красоты…»
— Перед кем мне здесь красоваться? Не перед тобой же?
Тень чуточку качнулась: «А ты ведь совсем не знаешь, что в мире теней я, между прочим, самая симпатичная. Чернее да привлекательнее меня еще поискать надо», — потом вдруг перешла на повышенный тон: — «Это я должна перед тобой красоваться!»
Но Гемма уже совсем не слушала ее, она сосредоточилась, произнесла заклинание и, как только поверхность Зеркала покрылась рябью, смело шагнула внутрь…
Темнота уже не пугала как раньше, да и к временной потери тела можно, оказывается, привыкнуть. Она висела в неосязаемом пространстве, думая, как бы поточнее сформулировать свое желание. Потом громко произнесла:
— Покажи мне, откуда мы все появились!
Шепот изобразил вздох, сказав: «Даже я этого не помню».
Тьма вздрогнула, породив внутри себя какой-то серый клубок… Он долго висел в пустоте, потом начал увеличиваться в размерах. Затем — раз! И стал раскрываться, оказавшись по сути бутончиком распускающегося цветка. Длинные оранжевые лепестки разогнулись, а тусклая желтоватая сердцевина вдруг стремительно приблизилась. Гемма даже успела вскрикнуть от неожиданности: всего за несколько сумасшедших секунд цветок обрел гигантские размеры — наверное, в половину всей этой пустоты. Она так низко нависла над самой его серединой, что уже не стало видать тех огромных лепестков, скрываемых высокими скалами.
Сингулярность!
Она узнала туман абстракций, матовым белесым бубликом расположившийся в центре цветка.
По его краям, находясь неестественно близко друг к другу, горели четыре свечи, только все они были абсолютно белого цвета, равно как и их пламя. Непреодолимые скалы начинались сразу за границей тумана и высоченными, пугающими взгляд зазубринами тянулись к небу.
Ойкумена же полностью отсутствовала.
А внутри Сингулярности она увидела только два объекта — раскрытую книгу, разлинованную в нотную тетрадь, и Спящее Зеркало.
Больше ничего.
Больше никого.
Да, еще ноты, нарисованные по линиям.
Трава — и та нигде не росла. Вся поверхность была то ли из песка, то ли из глины — не поймешь.
Проходит какое-то время: Спящее Зеркало всколыхнулось, по его стеклу пошла рябь, как по озерной глади, и прямо из него наружу выходит Авилекс. Один. Он был одет в тот комичный ночной синий плащ со звездами из фольги, еще колпак на голове. Озирается. Потом горько вздыхает, говорит нечто странное: