Кукурузный мёд (сборник)
Шрифт:
– А до этого он на Арбате фокусы показывал, а я всегда тут подметаю, – сказал он.
– Ладно, – сказал Лоринков, – хули вы от меня все хотите?
– Вы, молдаване, с вашими проблемами сраными, – сказал Лоринков, – как я их решу?
– Вы обязаны быть пророком, – сказал Друце.
– Мне что, – сказал Лоринков.
– Мне написать книгу про то, как молдаване устраивают крестовый поход куда-нибудь в Италию
– Ха-ха, – посмеялся он.
* * *
…Ближе к полуночи московский дворник Ион Друце повел писателя Лоринкова по одному «очень важному адресу». За правдой.
– Он писатель, как и мы с вами, – бормотал Друце, ставший, по замечанию Лоринкова, совсем уж каким-то юродивым. – Он за угнетенных, он за народ…
– Новый Горький он, – сказал Друце.
– Вот муйня-то, – сказал Лоринков, никогда не любивший Горького.
Ему не хотелось себе в этом признаваться, но поселок гастарбайтеров произвел на него гнетущее впечатление. Мужчины стояли перед московский многоэтажкой с железной дверью и кодовым замком. По молдавским меркам это было жилье миллионеров. Друце вызвал в домофон кого-то, и спустя пятнадцать минут этот кто-то вышел. Крепкий молодой человек лет тридцати пяти. Лысый.
– Актер Куценко! – сразу узнал Лоринков любимого актера.
– Захар Прилепин! – поправил его крепыш.
– А вы кто? – спросил он.
– Скажите, – проборомотал Друце, лобзая руку крепыша, – что делать? Куда идти? Смысл? В чем… Мы пришли… Люди, они страдают… Гастарбайтеры… Путин… Куё-мое бля…
– Мы из Молдавии, – сухо сказал Лоринков.
– А, – сказал крепыш.
– Сейчас настроюсь, – сказал он и откашлялся.
– Ребятушки, – сказал он, – жизнь она ведь сладенькая как писюнечка, розовенькая, в складочках, ветерком подует, ромашечкой запахнет, она вся такая… восхитительненькая…
– И живешь ты ей, родимой, не надышишься, складочки ее пальчиками раздвигаешь, сочком не набалуешь… – продолжил крепыш под все возрастающее удивление Лоринкова.
– А тут придут гоблины злобные, растопчут ромашечку сапогом ментовским злобным, мусором черным душеньку закидают, поля необъятные наши, эх, да что ж вы родненькие затол…
– Восхитительно, – перебил Лоринков, – вы, наверное, еврей?
– Это еще почему? – спросил крепыш.
– Только евреи умеют так восхищаться
– А вам она не нравится? – спросил крепыш.
– Нет, – сказал Лоринков, – её, как и всего в России, слишком много.
– Батюшка, мы за другое тебя просить пришли, – сказал Друце, поклонившись.
– Мы БУНТ задумали… – прошептал Друце. – Батюшка, возглавь нас…
– Жидов бить будем, гулять будем… – пообещал Друце.
Лоринков глянул на дворника с удивлением. Но потом подумал, какая в сущности, разница. На свидание со сведущей в литературе дамой он все равно уже безнадежно опоздал. Но вызывал удивление один момент.
– А они-то здесь при чем?! – спросил он Друце.
– Стилистика, – коротко обронил тот.
Лоринков кивнул и подумал, что Друце местами бывает не так уж и плох.
– Бунт, – сказал задумчиво крепыш.
– Нет, ребята, – сказал он. – У меня дела, у меня колонок одних пятнадцать штук, и все как одна про то, какой строй у нас буржуазный…
– Так взломаем его, – нездорово оживился Лоринков, который всегда увлекался.
– Не, – сказал крепыш, – в некотором смысле меня в нем все устраивает…
– Противоречивый я, как Русь необъятная, – сказал крепыш.
– А по-моему, это противоречие еще Маркс описал, – сказал Лоринков,
– Ну, в смысле, когда ты пялишь других это для тебя здорово, а когда тебя, это не здорово, и любой буржуа хочет, чтобы пялил только он, но так не бы… – начал объяснять он.
– Значит так, на ха пошли оба, – сказал крепыш.
– Мне завтра на эфир… – сказал он, открывая подъезд. – Да и сборник писать, рассказов…
– Сборник за ночь?! – в голосе Лоринкова появилось неподдельное уважение, ведь, как и любой мастер, он уважал работяг.
– Ну, – сказал крепыш, – я типа вроде как читаю Толстого, Чехова, отбираю лучшее, и потом мы это сборниками издаем…
– А, – сказал Лоринков и засмеялся.
– Покеда, клоуны, – сказа крепыш, оглядевшись.
– Россеюшка-Россеюшка ты моя засранная да замызганная, – покачал он головой.
Бросил окурок на асфальт и закрыл за собой дверь.
* * *
…в полуобморочном состоянии, лежа на лестнице московского Кремля, майор Лоринков мечтал о глотке воды.