Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца
Шрифт:
Шахтер сказал Сандре:
– Вот тебе ружье… Делай с ним что захочешь… Пока мы наведем порядок.
Все ушли жечь мебель и рушить его дом. Только я, Бесик да Мотя не стали уходить, чтобы не оставлять Сандру с Козлом одну.
Она стояла с ружьем и вся тряслась, глядя ему в глаза. И вдруг швырнула ружье на пол, завыла, закричала, закрыв лицо руками, – мне от ее крика стало больно в груди.
Мы подхватили ее и увели на крыльцо. Потом вернулись к Козлу.
Бесик приказал ему снять кальсоны, Козел стал сопротивляться. Я и еще трое Кукушат –
Конечно, он кричал, да мы уже на крики не обращали внимания. Мы ведь тоже им кричали годами, пока жили в Голяках! Прямо в уши кричали, они-то нас не слышали!
Мы заперли дверь, где торчала козловская мошонка, а ключ принесли Сандре. Она сидела, чуть успокоившись, на крыльце и смотрела на костер, где полыхали вещи Козла.
– Вот, – сказал ей Бесик и отдал ключ. – Больше он никогда никого не тронет!
Сандра кивнула, осторожно взяв ключ, и тут же, будто обожглась, швырнула его в огонь. Мы навсегда покинули этот дом, уводя Сандру, под дикий вой Козла.
Остаток ночи и все утро мы проискали повариху и Филиппка, но, как оказалось, они покинули поселок и уехали в неизвестном направлении.
Тогда мы дошли до почты в одном из бараков у станции и написали телеграмму товарищу Сталину. Мы написали так: «ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ СТАЛИН, ПРИЕЗЖАЙ СКОРЕЙ В ГОЛЯТВИНО, МЫ ТЕБЯ ЖДЕМ. КУКУШАТА».
А женщина на почте, молодая, молчаливая, все лицо у нее было в крапинах, посмотрела на нас странно и спросила:
– Какой адрес?
– А у Сталина разве есть адрес? – спросили мы в свою очередь.
– Ну а как же, – отвечала она. – Он же где-то живет.
– Он в Кремле живет, – пояснил я. – Но туда не пускают.
Мы дописали в телеграмме слово «Кремль». И женщина сказала:
– Вот теперь нормально.
– А дойдет? – спросил Хвостик, сияя глазами. – Правда, дойдет?
Женщина посмотрела на него и вздохнула.
Мы ушли в свой «спец» и легли там прямо на полу спать, потому что устали.
А проснулись в сумерках от того, что услышали снаружи голоса и сразу поняли: нас окружают и собираются брать. Слышней всех был голос Наполеончика, а еще горланили другие менты и сторож наш, который объяснял, где нас теперь искать.
Но пока криворотый сторож им мямлил, а он из тридцати трех букв тридцать не произносит, мы тихо проползли в окно по полу в дальний конец здания, выпрыгнули в окно и нырнули в кусты.
Я уже тогда понимал, что будет гон, они ведь сразу поймут, что мы удрали. И я сказал Хвостику:
– Слышь, Хвостатый! Оставайся здесь! Я за тобой приду!
Он захныкал, стал проситься со мной.
– Оставайся! – шепотом прикрикнул я. – Они увяжутся за нами, а ты уцелеешь, понял? А когда мы выскользнем, я вернусь за тобой…
А
– Нечего разводить лясы. Раз обещаем, значит, придем. Ну?
Хвостик тихо заплакал.
– Серый, – попросил он. – Не бросайте меня… Не бросайте!
– Не бросим!
Я тогда верил, что мы правда выскользнем из рук этих ментов, мы быстрей их да и лучше знаем местность, все кусты, все закутки наши. Мы, конечно, не рассчитали, когда забрались в этот сараюшко, что они так быстро догадаются и нас здесь окружат.
Знали бы, рванули за реку в лес, а там уж нас ищи, как ветра в поле.
Но вдруг я подумал, что мы не смогли бы миновать этот сарай, куда бы мы ни бежали. Он обязательно встал бы на нашем пути. Сарай нам был назначен самим Господом Богом. Вот что я понял сейчас.
– Идут, – сказал Мотя спокойно, прервав мои мечтания.
Мы все прильнули к щелям.
Опять стал виден бугор, а за ним оживленное шевеление людей, как бывает перед атакой. Легавые скапливались кучками, были видны лишь их согнутые спины.
– Мальбрук в поход собрался! – произнес Шахтер и закашлялся, сердито сплюнув на пол.
Никто не засмеялся, но все знали, что с тем Мальбруком в походе стряслось. Наши легавые храбрецы не лучше, это мы своими глазами у Наполеончика увидели. Но в них ли дело? Это уже не они, а весь поселок против нас ополчился, а может, и другие поселки.
И те, что за лесом, и в Москве.
Все, кроме товарища Сталина, который, наверное, не успел получить нашу телеграмму и потому не приехал. Но он, может, еще приедет. Остальные же в сговоре с легавыми, и потому они были нашими врагами.
Я спросил, но уже громко, скрываться и таиться не имело теперь смысла.
– Моть, ты думаешь, они пойдут в открытую?
Он ответил, но совсем не на мой вопрос:
– Я бы пальнул, если бы достал! Да ведь не достану!
В этот момент они и выстрелили. А мы успели им один раз ответить.
Мотя стал заряжать ружье, но вдруг уткнулся в него носом.
Бесик ему крикнул:
– Стреляй! Ну, стреляй!
Он еще не понял ничего. А Шахтер понял, взял ружье и почти зарядил, но вдруг завалился на бок, будто поскользнулся. Мне показалось даже, что он виновато усмехается: вот, мол, в самый-то момент!
Шахтер упал, потом поднял голову, хотел что-то сказать, но сплюнул на пол и затих.
Тут до меня дошло, что стреляют в нас залпами, сарай сразу превратился в решето, от досок летели щепки.
Я хотел Кукушатам крикнуть, чтобы не вставали, но в это время закричал Ангел, схватившись за голову, повторяя одно и то же: край, край… И упал. Над ним склонилась Сандра. А Бесик трясущимися руками стал вытаскивать ружье из-под Шахтера и никак не мог его вытащить. А когда вытащил, пошел прямо к выходу, ногой отпихнул дверь и встал, чтобы лучше целиться в легавых, которые еще сидели за бугром. Но Бесик почему-то не выстрелил, а так и продолжал стоять с ружьем, странно раскачиваясь, а потом опустился на колени и прилег, сжавшись в комочек.