Кукушата Мидвича

Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис

Прошло часа два, и кошмарные события предыдущего дня стали казаться мне нереальными. Побеседовав с соседями, я убедился, что чувство нереальности случившегося у них гораздо сильнее.

Ничего удивительного в этом не было. Мистер Зеллаби, например, сказал, что позавчера вечером по невыясненной причине хлопнулся в обморок, а пришел в себя сегодня утром, довольно далеко от постели и жутко окоченевший. Больше о событиях он не знает ничего. Конечно, раз весь мир утверждает, что его беспамятство длилось больше суток, то так

оно и есть, но сам Зеллаби не считает все это заслуживающим подобного ажиотажа.

— Интересным, — менторским тоном сказал он, — может быть лишь осознанное!

И в заключение посоветовал обращать на все меньше внимания. Просто выбросить этот дурацкий день из жизни, словно его и не было. Такой выход, кстати, для многих оказался неожиданно удобным — но лишь на время.

Правда, было в этом несколько многообещающих фактов, но они себя не оправдали. Пресса ожидаемой сенсации не получила. Даже одиннадцать несчастных случаев, из которых что-то можно было извлечь, ввиду отсутствия подробностей и очевидцев не давали возможности возбудить читательский интерес. Рассказы тех, кто пережил сонное оцепенение, были однообразны и начисто лишены драматизма. Все помнили лишь одно: бр-р-р! — холодное пробуждение.

Что ж, теперь мы могли залечить наши раны, подсчитать потери и прийти в себя после событий, получивших название «Утраченный день».

Среди тех одиннадцати, от кого в критический момент отвернулась судьба, были: мр. Уильям Транк, фермер, его жена и маленький сын — их жизни унес пожар в коттедже; другой фермер, Герберт Флеп, найденный мертвым у дома миссис Гарриман, что было несколько странно; еще одна супружеская пара, также сгоревшая в своем доме. Гарри Кренкхарт, обнаруженный у кабачка «Коса и камень», погиб от удара при падении. Четыре другие жертвы были старыми людьми и расстались с жизнью от переохлаждения организма.

Еще где-то с неделю военные наезжали в Мидвич, их машины сновали туда-сюда, но центром внимания была не сама деревня, поэтому жители не очень беспокоились.

Внимание гостей было приковано к развалинам аббатства, там выставили постоянный патруль для охраны огромной воронки, о происхождении которой строили всяческие догадки. Ученые наблюдали этот феномен, производили различные опыты и непрестанно фотографировали объект. Всевозможные специалисты вдоль и поперек излазили воронку с миноискателями, счетчиками Гейгера и бог знает чем еще. Затем интерес военных к этому делу резко уменьшился. Забрав технику и снаряжение, армейская братия убралась восвояси.

Исследования на Ферме продолжались дольше, среди работающих там был и Бернард Уэсткот. Несколько раз он заезжал к нам, но сам ничего сообщить не пожелал, а мы не очень расспрашивали. Так что узнали мы не больше, чем все остальные в деревне.

Я не особенно из-за этого расстраивался: секретные работы — они и есть секретные.

Бернард не говорил с нами о злополучном

утраченном дне, пока не пришла пора прощаться. В день своего отъезда в Лондон он сказал:

— У меня к вам предложение. Если оно подойдет…

— Выкладывай, разберемся, — подбодрил его я.

— Суть вот в чем: нам очень важно, чтобы кто-то наблюдал за Мидвичем и был в курсе всего, что здесь происходит. Конечно, мы могли бы оставить одного из наших людей, но: во-первых, ему надо быть своим человеком в деревне; во-вторых, не так просто найти ему здесь работу. Если же мы найдем надежного человека из местных, который станет письменно сообщать нам о всех новостях, это будет выгодно во всех отношениях. Итак, что вы об этом думаете?

Я размышлял недолго:

— Знаешь, вообще-то нам это не очень нравится. Все зависит от того, в чем конкретно будут заключаться наши обязанности. — Я поглядел на Джанет, сидящую рядом.

— Это выглядит так, словно нам предложили шпионить за друзьями и соседями. Думаю, нам это не подходит.

— Верно, — поддержал я супругу. — В конце концов, нам здесь жить.

Бернард кивнул, будто ожидал именно такой реакции.

— Вы считаете себя частью этого общества? — понимающе спросил он:

— Мы стремимся к этому, — ответил я. Он опять кивнул.

— Это хорошо, что вы чувствуете обязательства по отношению к Мидвичу. Это очень важная черта для наших представителей.

— Я не понимают зачем вообще нужна слежка, — я начинал сердиться. — Сотни лет Мидвич прекрасно обходился без этого.

— Ты прав, — Он был невозмутим. — Обходился. До сегодняшнего дня. Теперь же Мидвич нуждается во внешней помощи. И он ее получит, конечно, но вот насколько своевременно — будет зависеть от степени нашей информированности о здешних делах.

— Какого рода информация вас интересует?

— Всевозможная. В настоящий момент — в основном о тех, кто лезет не в свое дело. Друг мой, неужели ты думаешь, что события в Мидвиче не попали на страницы газет лишь по чистой случайности? А то, что в день пробуждения Мидвича здесь не было репортерских орав — ты считаешь, это из-за отсутствия у них интереса?

— Конечно же, нет, — ответил я. — Естественно, я знаю, что это дело ваших рук, ты мне сам об этом говорил. Но я, например, совершенно не знаю, что делается на Ферме, и вряд ли узнаю — как быть с этим?

— Ферма пусть тебя не волнует, — Бернард повеселел. — Зона поражения гораздо шире. Твой боевой пост — это Мидвич. А Ферма: видимо, она была главным объектом воздействия. Похоже, влияние просто не удалось сконцентрировать на меньшей площади, и Мидвич явился случайной жертвой, так сказать, пострадал попутно. А в Мидвиче считают иначе?

— Да нет, так же, с незначительными вариациями.

— Значит, все валят на Ферму?

— Надо же найти козла отпущения. Да в Мидвиче ведь больше ничего интересного и нет.