Кукушка

Скирюк Дмитрий Игоревич

Золтан ехидно прищурился:

— Что ж ты в таком разе за мною-то увязался, а? Сидел бы дома, разбавлял себе вино да набивал мошну. А так — от чего ушёл, к тому пришёл. Так получается?

— Ну что ж, — признал Иоганн, — оно, быть может, тут вы и правы. Захотелось вспомнить молодость, на звёзды поглядеть, и всё такое. Можете считать, что так и есть. Да только понял я, что и мечты тогда были пустые, да и дней тех не вернуть. А так… посидеть у костерка, винца попить, мясца поджарить, а при случае кому-нибудь по репе настучать — всё приключение! Вот только не пойму, к чему это вы клоните, куда ведёте?

— А я вот долго думал насчёт

того, чего бы я хотел… — Хагг задумчиво поднял глаза в темнеющее небо. — Я ведь не рассказывал тебе, а между тем моя судьба тоже не сахар. Вышло так, что я мальчишкой знался с гномами. И вот по дури спёр у них игрушку, золотой биток. Пустяк, но двараги — чертовски обидчивый народ. Они не стали мстить, отпустили меня, но что-то сделали со временем. И я выскочил наружу лет на двести позже, чем вошёл.

— Да ну! — изумился Иоганн. — Быть того не может! Неужто не врёте?

— Хотел бы я соврать! Так вот. Я только после понял, как всё изменилось. Был один мир — стал другой. Когда я попал под землю, Италия была лоскутным одеялом, все дрались и грызлись меж собой, один город против другого воевал, на императора чихать хотели, а сегодня говорят о едином Италийском государстве. То же и Испания. Леон, Кастилия, Арагон — всё это уже в прошлом. Уже и Португалию хотят к себе присоединить. А я скитался, я перебирался из королевства в королевство, из страны в страну, был у турок, в Трансильвании, потом вот в Нидерландах… И везде одно и то же — кто раздроблен, тех и бьют. И часто думалось мне — вот бы всем собраться вместе да как вломить этим испанским сволочам! И чтобы не было ни Фландрии, ни Зеландии, ни Ганнегау, ни Намюра, ни Брабанта, ни Гельдерланда, ни всех прочих, а была б одна Голландия — не пальцы, а один кулак, чтоб дал — и сразу насмерть! Чтоб наконец здесь можно было жить и заниматься своим делом, и спокойно встретить старость, не опасаясь, что придёт какой-нибудь толстопузый священник, утопит твою дочь как ведьму, сына заберёт в солдаты, а тебя сожжёт как гёза и бунтовщика, только за то, что у тебя есть лишние флорины… Когда началась война, мне показалось, так оно и будет.

— А вышло как?

— А никак. Боятся люди. Не хотят. Сколько лет уже воюют, а всё то же.

— Да, — признал Иоганн. — Мечта что надо! Только это вы хватили. Вы б ещё Балканы вздумали объединить, скажем, Черногорию с Албанией. Или уж сразу — с Грецией. Пфуй! Это что же получается по-вашему, что всё перемешается? И амбуазское вино, и льежское, и бургундское? И гаудский сыр, и лимбургский, и маасдамский — всё едино будет? Это что же, вместо «гауды» все будут говорить: «голландский сыр», а вместо брюжского пива «голландское пиво»? И кружева все — брюжские, льежские, брабантские, все будут называться «голландским кружевом», без всякой разницы? «Голландский сыр»! «Голландская селёдка»! Вот умора! Смех на палочке! Да никогда того не будет, хоть вы тресни, хоть я лопни!

— А вдруг?

— Да не бывать такому!

— Но посмотри: уже сейчас народы забывают, кто они, откуда. Старые племена так и вовсе исчезли, в городах все пришлые, а называют себя не по роду, а по месту. И это только первый шаг. Вот проложат нормальные дороги, станет удобно путешествовать, торговля расцветёт, ещё сильнее всё сольётся.

— Да разве в Нидерландах будут когда нормальные дороги! — фыркнул Иоганн. — А и проложат, всё равно чего-нибудь случится. Будут по цехам друг друга различать, по занятиям, по лигам, по домам торговым, как-нибудь

ещё. Вас послушать, так и вовсе мир должен в одно объединиться, крещёного от мавра и жида не отличишь, а этому уж вовсе не бывать! Это ж какая силища потребна! Это только если палкой человека загонять. А палкой в рай насильно не загонишь, только в ад.

Золтан махнул рукой.

— Да мы давно в аду, — с горечью сказал он. — Сами не ведаем, что творим. Но ладно. Не об этом я. Мне кажется, Жуга открыл способ, как сделать так, чтобы такие мечты сбылись.

— Все?! — поразился Иоганн.

— Нет, конечно. Я не очень понимаю, но в его тетради было сказано о Силе. Будто её скопилось столько, что надо только найти человека, который смог бы с нею совладать, направить в нужное русло. Как поток из взорванной запруды.

— Скажете тоже… Ах ты ж! — Иоганн схватился за голову. — Так это он тогда о жертве говорил? Он что, хочет тех троих детей кому-то в жертву принести?! Свят-свят! Так это что ж такое? Это ж язычество какое-то получается.

Хагг покачал головой:

— Не думаю. Просто дети тут определённым образом замешаны. Сам травник ничего не может сделать — он как раз и есть та самая плотина. А вот кто будет мельницей на той плотине, я не могу уразуметь. И теперь, когда Жуга вернулся, где-то что-то — я уверен — в самом скором времени должно произойти! Должно — я чувствую! И знаешь, не хочу упустить этот момент. И эти трое детей должны быть рядом. Все! Хотя, по-моему, они давно уже не дети. Так вот: наш Томас, этот маленький монах, как раз один из тех троих. Вот потому я и согласился следовать за ними, Дважды-в-день, и потому мы с тобой и дальше будем притворяться. Понял? Э-хе-хе… Ну, хорош томить — есть хочется. Давай снимай.

— Ах ты, и верно! Оп! Держите. Ну как?

— Кх-кх! О-ох, наперчил! — Хагг откусил кусок и помахал ладонью возле рта. — Огонь!

— А вы вина глотните. Я хорошего вина припас, из крайней бочки. Помните, я приносил, мы с вами пили? Аристид, хромая шельма, господам, значит, альгвазилам дал другого, а меня не обманул — налил того самого, лучшего. Вон, в той бутылке.

— Благодарствую.

И оба замолчали, ибо известно, что хорошая трапеза располагает к благодушным мыслям и таким же благодушным разговорам или же к молчанию. Иоганес Шольц и Золтан Хагг, не сговариваясь, выбрали второе.

И в этот миг из темноты появился большой силуэт человека. Оказалось, это Смитте. Будучи обнаруженным, толстяк выступил на свет и теперь таращился на Золтана и Иоганна, комкая в лапищах катаную шляпу и шумно втягивая ноздрями воздух.

— А, это этот убогий, — прокомментировал Иоганн. — Пришёл на запах жареного. Дать ему кусочек, господин Ха…гм… мастер Людгер?

— Дай, чего уж, — проворчал тот. — Всё равно нам всё не съесть.

Иоганн поддел с углей ещё одну полоску флеккена, подул на неё, чтоб остудить, и протянул умалишённому:

— Держи, болезный, только не ожгись. И сядь — чего торчишь? в ногах правды нет. Эх, грехи наши тяжкие…

Он перекрестился.

— Премного благодарен, господин Иоганн, — на удивление внятно и отчётливо ответил «полоумный Смитте», взял мясо и уселся на бревно.

От неожиданности у Иоганна аж кусок в горле застрял, а Золтан вскинулся и приподнялся, вглядываясь толстяку в лицо.

— Ты… — осторожно выговорил он.

— Я, Золтан, я, — ответил «Смитте», развеивая всякие сомнения. Откусил кусочек мяса и поморщился: — Ох, наперчили! Яд и пламя!