Кулачник
Шрифт:
Я не ответил Свете. В подсобке как раз зашипел чайник. Залил кипяток в чашку, помешал ложкой, чтобы заваривалось быстрее. Поставил чашку на столик рядом со Светой.
— Прости, Саш, — шепнула она. — Мне не надо было приходить… — кивок на чемодан. — Просто… больше некуда, Саш… прости меня…
Она отпустила дочку и та вприпрыжку побежала по залу, крепко держа своего плюшевого медвежонка. Мелкая еще, не понимает… А Света нырнула лицом в ладони и заплакала.
Я подошел и обнял ее. Сквозь ткань чувствовал, как слезы медленно прожигают плечо. Светка
Никто, кроме меня.
Тук-тук-тук.
Стук. Я медленно обернулся, чувствуя легкое напряжение. В дверях, прислонившись плечом к косяку и сунув руки в карманы брюк, стоял он. Тот, кого я когда-то звал братом.
Виктор Козлов.
Тот самый Витька, с которым мы когда-то делили хлеб, линейки, побои и мечты. Волосы аккуратно зачесаны, пальто накинуто на плечи небрежно, как всегда. Перстень на мизинце, толстая золотая цепочка поверх водолазки и черные «итальянки», натертые до блеска. По виду типичный «пахан» с рынка девяносто шестого. Только в глазах нет ни понтов, ни блатной романтики. Там была чистая сталь.
Он наклонился, машинально взъерошил рукой волосы дочки, будто просто зашел в гости. Хотел обнять малышку, но та убежала.
— Здорова, Саш, — сказал он, как будто вернулся с рыбалки. — Решил, с кем семья остается? Ты мне то хоть решение озвучь?
Козлов усмехнулся, прошелся по залу, кивнул на ринг.
— Мы с пацанами тут думаем… поднять движуху. Подпольные бои. Не те, что во дворах, а с нормальной ставкой, с кассой. Все красиво, — он вздохнул. — Я сейчас спортом занялся. Хочешь, будешь у меня чемпионом. Бабки хорошие, я своего брата не обижу рублем. Если договоримся, долю дам. Может твои детдомовцы ученики тоже захотят силой померятся.
Он скользнул взглядом по снарядам.
— Знаешь как компанию назову? Вектор!
Я вспомнил, что Вектором он называл своего щенка со времен детдома. Сентиментальность Витьке не свойственная. Но он из тех, кто больше любит животных, чем людей.
— Это не спорт, Вить, — тихо сказал я. — Это грязь. Ни один уважающий себя спортсмен в такое не полезет.
— А ты в Америке дерешься или на Олимпиаду собрался? — хмыкнул Козлов. — Ты по подвалам дерешься, Саш. Для тебя это неплохой шанс.
Он кивнул на банки с краской, которым я собрался красить стены зала. Здесь я все делал своими руками, за свои деньги, иногда в складчину с родителями учеников.
— Рабочих хоть наймешь, чтобы самому спину не гнуть. Красочку нормальную прикупишь. Ну и с протянутой рукой ходить перестанешь. Я же тебе все это от души, по-братски сделаю, — Козлов подмигнул.
Все это время Свету он будто бы не замечал. А теперь развернулся к ней с точно таким лицом, как в тот вечер, когда в последний раз мы сидели втроем — только тогда он принес Свете цветы. Сейчас из-за пояса его брюк выглядывала рукоятка ПМ.
Света вздрогнула, вся сжалась. Дочка бросилась к
— Встала и пошла, тварь, — произнес Козлов, не повышая голоса.
Он сделал шаг к ней навстречу.
— Выражения выбирай, — отрезал я.
Витя вскинул бровь и перевел взгляд на меня. Все в его облике оставалось прежним: холеное лицо, отточенные жесты… Козлов всегда заинтересовывал женщин и на сцене у него действительно могло получиться. По крайней мере до тех пор, пока во взгляде не появилось что-то чужое, хищное.
Рука Козлова скользнула по ремню. Я отстранился от Светы, встал между ними.
— Ты что, серьезно, Сань? Или попутал? — фыркнул он. — Это моя баба. Мой ребенок. Все мое.
Говоря, он продолжал тянуться к пистолету.
Я перехватил его запястье.
— Не здесь, Витя, — сказал я. Тихо. — И не с ней.
Козлов попытался вывернуться. Я не дал.
— Уходи, — сказал я. — Ничем хорошим это не закончится.
Мы стояли почти вплотную. Я чувствовал запах его дорогого одеколона и перегара — смесь, от которой мутит сильнее, чем от удара в печень. Эта скотина пришел за Светкой снова нажравшись. Костяшки на кулаках стесаны, от них у Светки были те жуткие синяки.
Козлов не отводил взгляд. Глаза недобро блестят, зубы стиснуты, челюсть двигается. Но его пульс под моей рукой бился ровно — Витя не боялся. Он был злой, самоуверенный и привычный к тому, что мир гнется под него. Я же был единственный, кто не давал себя сломать.
— Руку убрал, Ефимов! — процедил он. — Не делай то, о чем пожалеешь.
Я в ответ второй рукой вытащил у него пистолет, сунул себе в за пояс.
— Помнишь тебя хотели закопать на свалке, Вить?
— Допустим?
— Единственное о чем жалею, что тебя тогда спас. На свалке тебе самое место. Ты теперь сам стал мусором.
— Теперь… а ты теперь пришел за моей семьей? — Витя усмехнулся.
Я отпустил его руку. Козлов провел пальцами по запястью, будто стряхивал прикосновение.
— Вон оно как… — шепнул он.
Сжал губы, как будто собирался сказать что-то важное.
— Я ему дело предлагаю, братом называю… а он Светку захотел. Так эта сука с запросами, Саня. Ей бриллианты и шубы подавай! Дорого такую траха…
Он не договорил. Я с размаху врезал ему пощечину тыльной стороной ладони.
— За базаром следи, — процедил я.
Между мной и Светкой никогда ничего не было. И быть не могло. Она была с Витей с самого детдома — он пел, она слушала. Они были вместе, как ключ и замок. И я никогда не смотрел на нее, как на женщину. Светка для меня была как сестра: шумная, упрямая, добрая, с глупыми книжками под подушкой. Мы дрались, смеялись, таскали друг друга за рукава, но это было… не то.
Козлов отступил на шаг, поправляя свои золотые часы. Сплюнул кровь из разбитой губы на пол.
— На ринге ты герой, Сань. Ты к победам привык. Вот только я… — его глаза оставались холодными без страха и покорности. — Я привык к похоронам. Даже знаю в чем ты будешь лежать в гробу.