Кулибин

Кочин Николай Иванович

Кулибин появился в Академии Наук тогда, когда она стала воистину научным центром страны и приобрела уже мировую славу. Прочную основу развитию русской науки заложили своими трудами два гения: М. В. Ломоносов и Леонард Эйлер. Последний был немец по происхождению, но он на всю жизнь связал свою судьбу со своим новым отечеством, трудился в русской Академии и умер в России, оставив в ней и свое потомство. Ломоносов и Эйлер подготовили замечательных учеников Румовского, Котельникова,

Протасова, которые стали выдающимися учеными и сами подготовили учеников. Имена И. И. Лепехина [29] , П. Б. Иноходцева [30] , биолога Н. Я. Озерецковского [31] — исследователя Кольского полуострова, химика Н. П. Соколова [32] , химика В. М. Севергина [33] составляют славу русской науки.

29

Лепехин, Иван Иванович (1740–1802) — сын солдата, учился в Страсбурге, получил степень доктора медицины. Возвратился в Россию и вскоре был избран адъюнктом

Академии Наук. Отправился потом в экспедицию по России. В спутники себе он выбрал способных русских студентов: Николая Озерецковского, Тимофея Малыгина и Андрея Лебедева, из которых первые двое потом сами стали академиками. Описание этого замечательного путешествия — «Дневные записки путешествия Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства» — издано в четырех больших томах в 1771–1805 годах. Вместе с Румовским и Озерецковским он вел академическое издание трудов Ломоносова.

30

Иноходцев, Петр Борисович (1727–1806) — сын солдата Преображенского полка. Совершенствоваться в математических науках отправлен был в Германию, поручен надзору Шлецера. По возвращении — избран адъюнктом Академии Наук, в 1769–1775 годах ездил на Восток в астрономическую экспедицию. Читал лекции по математике. В 1783 году был избран академиком.

31

Озерецковский, Николай Яковлевич (1750–1827) — сын священника. После окончания семинарии как один из лучших воспитанников по классу философии был отправлен в Академию. Академик Лепехин взял его с собой путешествовать (1768–1773 гг.). В Страсбурге защитил диссертацию и был удостоен степени доктора медицины. В Петербурге после испытаний он получил звание адъюнкта и определен помощником к академику Гильденштедту. В 1782 году получил звание академика.

32

Соколов, Николай Петрович (1748–1795) — крупный химик XVIII века, академик. По словам академика Сухомлинова, автора «Истории Российской Академии», Соколов заслуживает благодарного воспоминания как один из тех русских ученых XVIII столетия, который своим многотрудным путешествием но России приобрел право на сочувствие и уважение и положил прочное начало для всестороннего и добросовестного изучения своего отечества.

33

Севергин, Василий Михайлович (1765–1826) — замечательный химик и минералог, академик. В свое время стоял на высотах естественнонаучного знания в Европе. Сочинения его многочисленны, заслуги перед Россией огромны.

Стремление екатерининского правительства узнать жизнь далеких окраин и завоеванных земель (Екатерина присоединила к России Крым, Новороссию, Белоруссию, часть Украины) диктовало академикам необходимость путешествовать. Академики и сами с пылом принимаются за изучение неведомой им страны. Эти люди книжной учености, не могущие шагу шагнуть без справочников и энциклопедий, редко видевшие солнце из тусклых окон архивов и лабораторий, были в то же время одержимы вечной страстью к путешествиям. Они жадно стремились обследовать нашу планету в целях открытия всего пригодного для службы человечеству.

Лепехин исследует север России; Гильденштедт [34] шлет письма с Кавказа; Паллас [35] , жадный до всего нового, с энтузиазмом описывает Поволжье и Сибирь, два раза ездит в Кяхту; Гмелин [36] проникает в Персию; больной Фальк [37] с неудовольствием покидает окраину, отзываемый академическим начальством; Ловиц [38] готов ехать хоть на Камчатку; Зуев колесит по югу России, претерпевая оскорбления сумасбродного губернатора.

34

Гильденштедт (1745–1781) — профессор «натуральной истории» и член Академии. Был послан на Кавказ как руководитель экспедиции; он изучал почву, сельское хозяйство, шелководство и ремесла, исследовал кавказские минеральные источники и нефтяные месторождения.

35

Паллас, Петр Симон (1741–1811) — один из крупнейших естествоиспытателей своего времени. Член Петербургской Академии наук, 43 года проработавший в России и очень много сделавший для русской науки. Он был выписан Екатериной II для руководства экспедицией по Европейской России и Сибири. Паллас отправился с Гмелиным, Лепехиным, Фальком, Георги через Москву, Владимир, Касимов, Муром, Арзамас, Пензу, Симбирск, Самару, Оренбург, Яицкий городок, Уфу, Уральские горы, Екатеринбург, Челябинск, Тобольск, Тюмень, Омск, Красноярск, Иркутск, озеро Байкал, Кяхту, обратно через Иркутск, Красноярск, Уральские степи. Шесть лет пробыл он в путешествии. Результатом путешествия явились обширная коллекция, послужившая основанием для музеев Академии Наук, и трехтомное сочинение «Путешествия по разным провинциям Российской империи», дающее превосходное описание природы и народностей тогдашней России. Сочинение это до сих пор является сокровищницей для геологов, ботаников, зоологов, этнографов.

36

Гмелин, Иоанн Георг (1709–1755) — естествоиспытатель и путешественник. К 1727 году прибыл из Германии в Петербург.

Вместе с историком Миллером и географом Кроайером, по поручению Академии и под руководством знаменитого Беринга, предпринял путешествие по Сибири. Путешествие это было задумано и организовано еще Петром I.

37

Фальк, Иоанн Петер (1727–1773) — шведский естествоиспытатель и врач, ученик Линнея. Руководил Петербургским ботаническим садом, участвовал в экспедициях.

38

Ловиц, Георгий — академик, астроном. Был послан Екатериной II для исследования местности между Волгой и Доном и занесения ее на план. В 1774 году он был застигнут пугачевским движением и в результате трагического недоразумения казнен Пугачевым.

Лишения, варварские дороги, ужасные переезды, тупость местного начальства, непосредственные опасности от грабителей и убийц — все это не страшило отважных академиков.

Анализ писем, которые присылались русскими студентами академическому начальству из-за границы, обнаруживает всю полноту интересов юношей того времени, эрудицию и смелость мыслей, какую возможно было допустить в пределах официальной идеологии. Слог — это зеркало умственной дисциплины — у студентов

ясен, точен, исполнен силы и выразительности. Подобные письма разрушают то заблуждение, которым питалась русская знать, с легкой руки иностранцев, обрисовавших наших юношей на заграничной учебе лентяями и пьяницами. Биографии русских студентов Соколова, Лепехина, Иноходцева, Озерецковского, Зуева и других, ставших потом академиками, говорят о громадной пользе, которую они сумели извлечь из заграничных поездок.

«Если вспомнить, что этот академический молодняк вышел из низших социальных слоев, что это дети солдат, псаломщиков, захудалых сельских попов не могли опереться ни на какую культурную базу, ни на какую культурную традицию предков, что молодость их проходила в борьбе с жестокой бедностью и лишениями, то нельзя не проникнуться глубоким восхищением перед таким быстрым и пышным культурным расцветом.

Академия тогда организовывала не только географические и естественнонаучные, но и астрономические экспедиции. Астрономические наблюдения русских академиков получили высокую оценку мировой науки. То же самое и с метеорологическими наблюдениями. Только химия делала слабые успехи — Ломоносов не имел достойных преемников. Физику представлял у нас крупный ученый Эпинус, естественные науки — выдающийся натуралист Паллас. Так осуществлялось русскою Академ нею желание Петра, завещавшего: «…академики должны приобрести нам в Европе доверие и честь, доказав на деле, что и у нас работают для науки и что пора перестать считать нас за варваров, пренебрегающих наукою».

Гуманитарные знания тоже в ту пору оказались незабытыми. Они должны были взращиваться в Российской Академии, специально для этого открытой в 1787 году. Образцом ей послужила Парижская Академия. Инициатором открытия была Дашкова. Дашкова тридцати восьми лет стала директором Академии и управляла ею с 1783 по 1796 год. Просвещенная и энергичная, она содействовала развитию Академии и русской культуры. Своею задачею Российская Академия ставила очищение и обогащение отечественного языка, выработку свойственных ему правил стихосложения и создание национальной литературы. Вскоре приступлено было к созданию трудов Российской Академии — грамматики, риторики и правил «витийства».

Российская Академия включала в себя почти всех выдающихся лиц того времени, интересы которых направлялись на область гуманитарного знания. Так что история Российской Академии того времени есть история умственной деятельности в России. Там собраны были писатели, образованные вельможи, журналисты, даже ораторы и богословы, могущие оказать пользу отечественному языку и литературе. Представителем блестящей образованности в ней был Болтин, первостепенный знаток русской истории. Котельников трудился над изданием Новгородской летописи, а также над объяснением некоторых русских слов, их корней и состава. Это те слова, которые означали меру и вес. Румовский объяснял слова, относящиеся к математике и астрономии. Он же перевел Тацита [39] на русский язык. Академики Миллер и Шлецер работали над русскими летописями, создали сочинения, не утратившие интереса до сих пор. «История Сибири» Миллера вновь переиздана в наше время. На Украине Туманский собирал исторические материалы. В это же время изучается быт и язык многих народов, входящих в состав Русского государства, переводится их фольклор. Так что, как видно из этого краткого перечня дел Академии, Кулибин оказался в атмосфере научных интересов самого культурного слоя в стране.

39

Тацит — римский историк (55—120 гг.). Труды его исключительны по содержательности, полны драматизма, глубины, психологических характеристик и неподражаемы по стилю.

V

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК МЕХАНИК

тревожную полосу жизни двора и столицы, общества и России приехал Кулибин в Петербург. Все было полно памяти о дворцовом перевороте, об удушении фаворитами царицы и ее мужа — императора Петра III. Часть приверженцев сына ее Павла поговаривала о новом перевороте. Царица ходила по острию ножа. Поводов для нового переворота было сколько угодно. Первое десятилетие ее царствования, осложненное при этом крестьянской войной, наполнено бесчисленными эксцессами всевозможных дворцовых заговоров. Как ни пыталась царица и ее приближенные представить все это вздором, это была приятная мина при отвратительной игре. Со страшным опасением следила Екатерина за настроениями гвардейцев-офицеров, когда-то возведших ее на престол через труп «законного» императора. И поэтому всего больше она боялась сына Павла, вокруг которого объединились все недовольные ею, которые считали его законным императором и который сам исступленно ненавидел ее, зная, что она виновница смерти отца его, и сам все время дрожал, что его отравят. Разговоры про то, что есть много желающих сменить ее на престоле, она называла «детской шалостью публики», а тайно давала инструкции генерал-полицмейстеру Чичерину, чтоб он через агентов в столице укоренял ложную молву, что бесконечные аресты — это «бредня» и злостное «вранье».

Сына не карала, зато карала его приближенных. У Державина, тогда еще простого прапорщика, в записках занесена одна из расправ с подозреваемыми, которую, по инструкции царицы, тоже объявляли в городе «бредней» и «враньем». Приехал он в три часа утра на плац к роте. Но не нашел там никого из офицеров, кроме рядовых. Фельдфебель отрапортовал ему, что все офицеры сегодня заболели. Державин повел всех солдат на полковое парадное место. Прождали там шесть часов. Наконец среди безмолвия услышали со стороны Песков звон цепей. То шли арестованные офицеры под конвоем роты солдат. «Прочтен был, — говорит Державин, — указ императрицы и приговор преступникам. Они умышляли на ее жизнь. Им учинена позорная казнь: одели в рогожное рубище и тотчас же, посажав в подвезенные кибитки, отвезли в ссылку в Сибирь». Такие картины были типическим явлением. И в Академии атмосфера была тревожной до крайности.

В такой обстановке и началась деятельность Ивана Петровича Кулибина в должности механика при Академии Наук. Кулибин стал заведовать инструментальной, слесарной, токарной, «барометренной и пунсонной» (по изготовлению штампов — Н. К.) палатами. Ему надлежало выполнять всевозможные заказы Академии. С первых же шагов своей деятельности он начал исправлять оптические приборы. А вскоре сделал «грегорианский телескоп», который понадобился Академии. Проверку телескопа поручили академику Румовскому. Он рассмотрел кулибинские «зеркала», отметил в них некоторые недочеты. «Но в рассуждении многих великих трудностей, бываемых при делании таких телескопов, заблагорассужено художника Кулибина поощрить, чтобы он и впредь делал такие инструменты, ибо не можно в том сомневаться, что он в скором времени доведет оные до того совершенства, до которого они приведены в Англии», — так записано было в протоколе Конференции от 13 августа 1770 года.