Кулибин
Шрифт:
Таким образом, Кулибин, будучи иллюминатором пиршеств, механиком при царских покоях, развлекателем великих князей, спутником царицы во время ее забав астрономией и даже участником балов, втянут был в атмосферу придворной жизни. Он должен был, как все придворные, отдавать визиты фавориту Потемкину и терять время в приемной царицы среди сановных вельмож и льстивых царедворцев. Сохранился рассказ, как во время одного из таких посещений Суворов отметил Кулибина почетным приветствием:
«Однажды в большой праздник пришел Кулибин к Потемкину и встретил там Суворова. Как только завидел Суворов Кулибина из другого конца зала, быстро подошел к нему, остановился в нескольких шагах, отвесил низкий поклон и сказал:
— Вашей милости.
Потом,
— Вашей чести.
Наконец, подойдя совсем близко к Кулибину, поклонился в пояс и прибавил:
— Вашей премудрости мое почтение.
Затем, взяв Кулибина за руку, он спросил его о здоровье и, обратясь ко всему собранию, проговорил:
— Помилуй бог, много ума! Он изобретет нам ковер-самолет» [67] .
Великий русский полководец по достоинству оценил крупнейшего русского изобретателя.
67
Анекдоты князя Италийского, графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского. Собрал из разных повременных изданий Н. Зейдель. С.-Петербург, 1865 г.
Больше всего поручений по устройству иллюминаций и декораций получал Кулибин от Потемкина.
Однажды, пируя в Яссах, Потемкин услышал об успехах нового фаворита — Платона Зубова. Шестнадцать лет Потемкин первенствовал в России, шестнадцать лет безраздельно властвовал над придворными льстецами и запуганным народом. Утерять первенство было для него подобно смерти. Желая вернуть прежнее внимание, он писал царице слезные письма: «Неужели вы не знаете меру моей привязанности, которая особая ото всех… Лишась сна и пищи, я хуже младенца. Все видят мое изнурение…»
В 1791 году императрица позволила ему приехать в Петербург. Потемкин был по-прежнему обласкан ею. Получил в подарок дворец, названный Таврическим, платье, украшенное алмазами и дорогими каменьями (оно оценивалось в 200 тысяч рублей). Но роль его была уже не той. Он тосковал, жаловался приближенным на больной «зуб», говоря: «Выеду из Петербурга тогда только, когда вырву оный».
Зубов держался крепко. Потемкин, снедаемый завистью и чувством оскорбленного самолюбия, всячески пытался привлечь внимание властительницы и искал забвения. Вот тогда он и устроил праздник, о безумной роскоши которого с изумлением рассказывали при королевских дворах Европы.
Для нас описание этого праздника любопытно тем, что украшал и иллюминировал его Кулибин. Он же изобрел для зрелищ всякого рода хитрые диковины.
Заслуживали внимания две залы, разъединенные восемнадцатью колоннами. В одной происходили танцы. Колоссальные колонны двумя рядами окружали танцующих. Между столбами размещались ложи, изнутри обитые богатой штофной материей, а снаружи убранные гирляндами цветов. Вместо люстр висели огромные шары. Блеск их отражался в бесчисленных зеркалах. Вазы из каррарского мрамора и печи из «лазуревого камня» (ляпис-лазури) украшали зал.
Другой зал был превращен в зимний сад. Лавровые, померанцевые и миртовые деревья, извилистые песчаные дорожки, зеленые холмы, прозрачные водоемы, в которых резвились золотые и серебристые рыбки, аромат растений создавали иллюзию лета. Воздух оглашался пением птиц. В саду был устроен грот, убранный зеркалами, с мраморной купальнею внутри; на ступенях возвышался сквозной алтарь с восемью колоннами. Алтарь был украшен яшмовыми часами, лампадами, венками и гирляндами цветов. Среди колонн алтаря, на порфировом подножье стояла мраморная статуя царицы. На зеленом лугу, в глубине этого фантастического сада высилась пирамида, вызолоченная Кулибиным. Она была украшена гранеными венцами и цепочками из разных прозрачных каменьев, составлявших имя царицы. В этом саду дано было сочетание разных климатов и времен года.
Рядом с первым залом для танцующих
Сто тысяч лампад освещали дом Потемкина. Карнизы, окна, простенки усыпаны были кристальными шарами. Огромные люстры и кулибинские фонари умножали блеск. Казалось, все пылало в огне. Всюду сверкали яркие звезды или удивительные радуги из рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов, а отражение их в бесчисленных зеркалах и хрустальных пирамидах делали это зрелище поистине волшебным. С хоров, уставленных драгоценными китайскими сосудами, раздался под пушечные выстрелы гимн, сочиненный Державиным:
Гром победы раздавайся! Веселися, храбрый Росс!В парке, переполненном посторонней публикой, были зажжены «увеселительные» огни. Пруды покрылись судами, прекрасно иллюминированными. Рощи и аллеи были залиты светом кулибинских фонарей. Голоса песельников и звуки рогов оглашали ночь. По данному Потемкиным знаку картина изменилась, и появились сотни накрытых столов.
Подобные — хотя и менее пышные — празднества составляли привычное времяпрепровождение вельмож и двора. «Вся политика Екатерины, — замечает Ключевский, — была системой нарядных фасадов с неопрятными задворками» [68] .
68
В. Ключевский, Очерки и речи, стр. 35, 1918 г.
И действительно, «блестящий» двор Екатерины был полон самых грязных интриг и казался величественным только для постороннего наблюдателя. Сам Державин, воспевший «Фелицу» в многочисленных одах, с горечью отмечал в «Записках», что «издалека те предметы, которые ему казались божественными и приводили дух его в воспламенение, явились ему, при приближении ко двору, весьма человеческими и даже низкими» [69] .
Если от дворцовых интриг страдали даже такие влиятельные лица, как Державин, то что же приходилось терпеть беззащитным людям, вроде Кулибина. На починку потемкинских часов с павлином Кулибин израсходовал личные деньги. Державин, который благоволил к Кулибину, высоко ценя его талант, взялся сам за хлопоты и через голову академического начальства, то есть помимо директора, княгини Дашковой, исходатайствовал изобретателю у царицы прибавку жалованья. Вот текст указа:
69
Г. Р. Державин, Собр. соч. под ред. Грота. Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающие в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина, стр. 654. Изд. Академии наук. СПБ, 1864–1883 гг.
«Степан Федорович. Механику Кулибину к получаемым им от Академии Наук тремстам рублям и казенной квартире повелеваем из кабинета нашего производить по девятисот рублей в год жалования. Пребываем вам благосклонны Екатерина.
30 марта 1792 г. С.-Петербург».
Дашкова была взбешена.
Надо знать характер этой женщины, чтобы судить о силе ее негодования. Сестра фаворитки Петра III, дама честолюбивая, властная, беспокойная и энергичная, шестнадцати лет уже участвовавшая в заговоре, тридцати восьми лет ставшая во главе двух академий, с умом более разносторонним и широким, чем глубоким и сильным, с характером исключительно твердым, но в общежитии совершенно невыносимым, Дашкова хотела быть первою после Екатерины и даже, как утверждает Державин, желала заседать в сенате. Она стояла во главе Академии наук десять лет, считала себя столпом российской науки и начальницей всех ученых.