Куликовская битва. Поле Куликово
Шрифт:
Конные сотни полка левой руки Тупик миновал крупной рысью, лишь перед немногочисленной ратью пешцев поехал шагом, пристально всматриваясь в лица. Опасаясь проглядеть нужных людей, крикнул:
– С московской земли есть ли ратники?
– А мы нынче таковские - все московские!
– весело гаркнул рябой десятский в кожаной, обшитой железом шапке и дощатой броне.
– Ты-то из Литвы, што ль, боярин? Коня не у Ягайлы часом свел?
– уж больно хорош.
– Ты сам-то у кого свел?
– усмехнулся Тупик.
– Мне, боярин,
– Гляди, кабы не споткнулся твой рысак, когда лататы задавать будешь.
– Э-э, боярин, четыре ноги скорей сыщут камень або яму, нежели две, так ты уж зорче мово на землю поглядывай… А московских пряников поспрошай в большом полку, там, слышно, земляки твои ими кашу заедают. У нас же окромя сухарей лишь ярославские колесья, да можайские веники, да тарусские валенки, и те из коровьей шерсти.
Тупик и рад бы дальше пошутить с веселым десятским, да рать велика, и плохо шутилось после бессонной ночи. Тронул коня шпорами, поскакал вперед, но из-за фланга полка навстречу вывернулся маленький сухощавый боярин на худой, невероятно высокой рыжей, в белых чулках кобыле, трубным басом громыхнул:
– Кто таков?
– и подозрительно вперился темными глазками в роскошного Васькиного коня.
– Сотский великого князя Тупик. А ты кто таков?
– Воевода Мозырь. Слыхал? Государь, што ль, сюды едет?
– Того не ведаю. Знакомых вот ищу, с-под Москвы. Говорят, в большом они?
– Делать те неча, - проворчал воевода и, словно забыв о Ваське, затрубил своему войску: - Ровнее, детушки, ровнее один к одному!.. Лука, черт! Пошто десятки твои провалились, куды смотришь? По знакам ставь людей!
– Он тыкал плетью в направлении бунчуков, обозначающих фронт полка.
– Ты б, воевода, велел на берег Смолки-то бурелому навалить: татар придержишь, легче отобьешь, - крикнул Тупик.
– А то место там слабое, я обсмотрел.
– Стратиг!
– Мозырь кольнул Ваську насмешливым взглядом.
– И пошто государь тя в сотских держит?
Воевода понужнул свою костистую кобылу, Тупик поехал в другую сторону, думая о том, что про бурелом надо сказать государю или Боброку, если встретятся. Этот сморчок, конечно, не послушает сотского, а государь мнение своих разведчиков дорого ценит. Васька понимал, зачем русская рать упирается крыльями в берега овражистых речек; опытный глаз его видел и то, что Смолка в своем истоке - не слишком надежное прикрытие от ордынской конницы…
К левому краю большого полка он подъехал, когда воевода Тимофей Волуевич перемещал сюда из центра две тысячи ополченцев покрепче - как велел Боброк. Васька наверняка разминулся бы со звонцовскими ратниками, да, на счастье, его окликнул боярин Илья Пахомыч. Все ж хорошо быть
– Десятский Таршила! Таршилу - ко мне!
– И, пропуская мимо своих ратников, без всякого перехода весело спросил: - Чай, о зазнобе сведать примчался? Так она здесь, в войске.
Васька не успел смутиться, а уж встревожился:
– Ты што, Илья?!
– Да не ратником, не боись, - боярин смеялся над испугом отчаянного разведчика.
– В лечебнице она, у деда Савоськи. Мы с Таршилой повязать ее хотели, штоб в Коломне осталась - куды там! Все одно, говорит, убегу. Глаза проглядела небось, тебя ожидаючи.
Удивление и испуг заглушили Васькину радость. Дарья здесь, на берегу Дона, в войске, которое вот-вот примет удар страшного врага?! Боброк говорил, будто в давние времена в войске славян находились женщины и дети, и в боях они нередко становились рядом с мужчинами. Сам он видел женщин на стенах осажденных городов, но там деваться некуда, а в таком походе место ли девице? И свои-то обидеть могут - народ всякий собрался, - что же говорить, коли враги прорвутся в лагерь!
– Будь здоров, Василий, заглядывай к нам, коли досуг!
– Илья погнал лошадь вслед за своими, оставив Тупика наедине с подошедшим Таршилой. Дед степенно поклонился сотскому, Васька соскочил с седла, обнял.
– Прости, отец, не признал тебя в тот раз, а вернее того, не разглядел.
– Будто я тя в чем виню, Василей, - старый воин улыбался помолодевшими глазами.
– Слыхали мы о делах твоих, и жалею я, што друг мой Андрюха не дожил до сего дня - счастье такого сына иметь.
Тупик спросил, не знает ли Таршила, где находится войсковая лечебница, тот указал на лагерь, раскинутый в низине между холмами и дубовым лесом над Непрядвой.
– Там, в лагере они. Юрко наш звонцовский утром к женке туда бегал. Подруги они: женка его с моей Дарьей, водой не разольешь - вот и Юрко свою не приструнил, тож пошла с войском.
– Так Дарья - твоя внучка?!
– удивился Тупик, радуясь, что у девушки, оказывается, есть такой серьезный покровитель и что она не одна в лагере среди мужиков.
– А ты думал, она уж совсем неприкаянная? Гляди, кмет!
– Таршила, смеясь, погрозил пальцем.
– Не гляну, што ты сотский, за баловство и плеткой по-отцовски приласкаю.
– Эх, Таршила, да я за нее…
– Ладно, Василей, пора мне. И ты поспешай - извелась ведь она, горемыка, я уж Юрко велел сказать, што живой ты. Государь-то велел подарить ей рясу жемчужную за смелость - она те сама все обскажет. Да гляди, не проворонь ее, рубака. Там к ней один молодец все наведывается, глянулась, видать. В плечах - сажень, кулаки - по полупуда, да из бывших ватажников, отчаянный.
– Ниче, с разбойником как-нибудь слажу, вот с государем сладить - то задачка.
– Тупик громко засмеялся, подавляя внезапно вспыхнувшее чувство ревности.