Куликовская битва. Поле Куликово

Возовиков Владимир Степанович

–  Ты где теперь?
– Дарья хотела увести гостя от неприятного разговора.
– Опять, поди, впереди войска станешь?

–  Теперь-то я, Дарыошка, у Христа за пазухой. Кончилось мое удальство: при государе буду, в дружине его посередь большого полка.

–  Ой ли? Не верится мне.

–  А ты поверь, - Тупик улыбнулся, придав лицу безмятежность, но тревога в глазах девушки не растаяла - она не поверила ему, а он и сам не ведал, сколь близок был к истине. Отодвинул ковш, притянул к себе Дарью, крепко и долго поцеловал,

поднялся из-за стола.

–  Уже уходишь?

–  Пора мне, касатка. Князь отпустил лишь до полудня.

В глазах ее навернулись слезы, он взял ее за плечи, высушил губами влажные васильки, отстранил, словно стараясь надолго запомнить, оглядел всю - от золотистой макушки до простых сыромятных сапожек, обшитых по косо срезанному верху полоской голубого сукна, задержал взгляд на их складчатых подъемах, где в мягкой гармошке рубцов таились пылинки бессчетных верст, которые судила этой девушке судьба-мачеха, опустился и прижался лицом к ее коленям.

–  Милые ноженьки, страшно мне подумать, сколько прошли они. Так неужто им еще мерить пути невольников? Нет, Дарьюшка, лучше мы все тут поляжем.

–  Не надо вам помирать - вы лучше побейте Мамая.

Она обняла его голову и первый раз сама поцеловала густые Васькины кудри.

–  Я одно поле под Москвой знаю, - тихо заговорил он.
– Оно все васильковое, что глаза твои - синь ненаглядная… Как воротимся из похода, пойдем туда вместе? Есть поздние васильки, они долго цветут.

Она не ответила, теснее прижимаясь к нему.

–  …И будет у нас дом свой, и детки малые будут - как те васильки, веселые да синеглазые. В рожь забегут - потеряются.

Она засмеялась.

–  …Пойдешь ты за ними, станешь искать - да и сама сгинешь, то-то беда! Золото да синь во поле широком, как искать стану вас, любых моих?

Она смеялась, все крепче прижимаясь, и Васька был счастлив: хоть теперь, на миг единый, пусть не в яви, а в думах одних, может подарить этой горькой девчонке и поле с васильками, и дом свой, и деток непослушных - самое что ни есть счастье человеческое, больше которого по всем землям ищи - не сыщешь. Дарья смеялась - это было его счастье, краткое, как вздох, но счастье. И первый раз она говорила, смеясь:

–  Васенька, ты-то уж не ходи за нами в рожь густую, обочь стань да песню запой - сами найдемся. Не то ведь и ты потеряешься - глаза-то вон моих ведь синее, и волосы - рожь спелая.

Время!.. Словно кто-то произнес в нем это слово, он осторожно отстранился, пошел из шатра, она следом, без обиды, молчаливая, вся полная его словами. И хотя, может быть, понимала: нельзя быть счастливой теперь, перед битвой, чтобы не прогневить всевышнего, лелеяла в себе его слова и рожденные ими картины.

Среди шатров на ровной площадке стояло уже несколько больших повозок с высокими бортами из толстых дубовых плах, каждая повозка запряжена четверкой лошадей попарно.

Вокруг этих громоздких сооружений суетились пожилые извозчики и несколько монахов, находившихся при лечебнице.

–  Эка!
– удивился Тупик.
– Прямо детинцы на колесах.

–  Они за войском станут, - пояснила Дарья.
– На них будут класть раненых. За щитами дубовыми можно при случае и от стрел спрятаться, и отбиваться. Их по четыре - шесть кругом ставили - будто и вправду детинец.

–  Кто же такое придумал?

–  Дедушка Савося с дядей Фомой.

–  Тот атаман самый?

–  Ага…

Васька вывел Дарью на край площадки, указал на крыло полка, куда переместилась тысяча ее деда. Войско заканчивало построение, и Тупик, впервые видевший его в боевом порядке, с изумлением и трепетом всматривался в этот громадный живой вал, перегородивший Куликово поле.

–  Неужто с такой силой не одолеем Мамая?
– тихо спросила девушка.

–  Кабы не одолели, так и приходить сюда было б незачем.

У коновязи постояли, не в силах расстаться сразу. Дарья закусила губу, удерживая легкую женскую слезу, Орлик тянулся к ее рукам - помнил угощение. Перебирая челку над его звездочкой, она спросила:

–  Он хороший?

–  Лучший конь на земле, - Тупик засмеялся.

–  Я так и знала, - короткая улыбка в глазах Дарьи не смыла горечи расставания.
– У него глаза умные. А рыжий где?

–  Помнишь его… Поменял на этого.

–  Тот злой был… как и ты тогда.
– Она улыбнулась.
– Но все равно и тот хороший - тебя сберег.

Васька промолчал. Сколько раз тот рыжий Орлик спасал ему жизнь, а вот он сам погубил его неосторожностью - до сих пор болит сердце, и долго еще будет болеть: будто друга верного не уберег.

Появился старый лекарь, Васька вспомнил о Таршиле, передал его просьбу. Дед позвал за собой. Едва он повернулся, Дарья схватила Тупика за руку:

–  Вася, дай мне твой меч!

–  Меч?..
– он удивился и… понял. Отстегнул меч и протянул девушке. При своих товарищах никогда этого не сделал бы, но сейчас можно: пусть себя успокоит, думая, что воина спасают в бою заговоры, а не воинское искусство… Дарья схватила меч, тут же откуда-то вывернулась ее подружка, со смехом выхватила у Дарьи меч, обернулась на бегу:

–  Не бойся, боярин, вернем тебе меч заговоренный, всех ворогов порубишь, только Дарью помни!
– и скрылась в маленькой палатке.

Ведал ли хан Алтын, что его меч будут заговаривать русские женщины!.. Впрочем, теперь это меч Васьки Тупика.

–  Эй, витязь, ты чего задумался?
– дед Савося уже возвращался с глиняным жбаном.
– На-ко, завези Таршиле, пусть взбодрится, не то тяжко ему будет рядом с вами, молодыми.

Приняв жбан, Васька поклонился деду:

–  За все те спасибо, Савватей Гаврилыч. Дарью побереги.