Культ свободы: этика и общество будущего

Свободин Илья

И хотя до торжественного момента появления полноценного, автономного разума было еще довольно далеко, фактически, этот миллион лет в мгновение ока перечеркнул предыдущий миллиард. Он окончательно закрепил мозг внутри головы каждого члена коллектива и тем создал новую коллективно-биологическую сущность – сплоченное племя, где каждый готов умереть за всех. Долгое, успешное принуждение к отказу от эгоизма, к иррациональной жертве, непостижимой логически – не только причина появления чуждой животным героической морали, но и причина того, что мы до сих пор не можем постигнуть, почему другие нам иногда дороже себя, почему так хочется слиться с толпой и подчиниться массовому безумию, а также откуда же взялись эти загадочные нравственные законы, требующие отказа от своего интереса, когда в этом нет никакой

ясной нужды. Эта непостижимость только подтверждает, что, как и миллиардный эгоизм, миллионный альтруизм для нас сегодня одинаково естествен – он следствие эволюции, а не тонкого расчета или пришествия неземных сил. По крайней мере, не для всех.

3 Справедливость и нормы

– Разлом альтруизма

Однако ничто не вечно. Миллион лет прошли безвозвратно, а вместе с ними и абсолютный альтруизм. Почему? Время всегда проходит безвозвратно. Что касается альтруизма, развитие мозга и непрерывное тесное взаимодействие в конечном итоге расшатали монолитное "мы". Самоотождествление со стадом постепенно устарело и в его члены закралось подозрение в непохожести, отличности их друг от друга. Коммуникация приводит к пониманию не только другого, но и себя, а "мы" неизбежно порождает "я". Ведь в конце концов, просто так жертвовать собой бессмысленно. Ради кого? Чем они лучше? В дело самоидентификации опять вступил конфликт "интересов", но уже на ином уровне – внутри коллектива. Амебный эгоизм, всегда таящийся в глубине каждой живой твари, перешел в новое качество и просочился в мозг. Можно сказать, что он был "разбужен" упорно проникающим извне героическим насилием протоморали. Ее проникновение внутрь шло параллельно с превращением "мы" в "я" (или, точнее с расщеплением первичной, исходной идентичности "мы" на "мы" и что-то еще – "я"). Это в сущности, был один процесс – процесс рождения автономного разума и свободного индивида. И будучи еще слабым, разум, однако, уже начал утверждать свою волю и отвергать безграничное насилие. В нем возникло робкое чувство справедливости – необходимости баланса взаимного давления членов коллектива, необходимости согласования их интересов, необходимости замены беспощадного альтруизма на более взвешенный.

Ослаб страх, возникли праздники, появились добрые и злые духи, а внутри коллектива – хорошие и плохие (более и менее полезные) люди. У людей появились прозвища. Хаотичная жизнь коллектива стала приобретать осмысленный, хотя и не преднамеренный, порядок. Можно сказать, что если взаимодействие в коллективе породило разум, то разум породил нормы взаимодействия. Нормы – это осознаваемые правила поведения и, следовательно, зачатки справедливости, потому что крайний альтруизм не требует норм. Норма разделяет людей, распределяет роли, а потому есть следствие учета каких-то интересов, какой-то компромисс. И компромисс, в идеале достигнутый не мерением сил, а пониманием другого, его нужд и потребностей.

Но это в идеале, до которого было еще идти и идти. В начале пути к идеалу нормы, разумеется, опирались на грубую силу, коль скоро сила была единственным понятным языком выражения интересов. А уже результатом норм стало самоограничение, необходимость следования правилам, появилось понятие о приемлемости и границах насилия. В условиях тотального насилия, а если брать шире – вообще детерминизма, норма – это всегда ограничение. И оно послужило в этих условиях добрую службу. Нормы стало легче обосновывать, поскольку сила, как аргумент, стала терять значимость. Нормы облегчали появление новых норм, а вместо силы значимость стали приобретать другие аргументы.

Способ утверждения первых норм не отличался от утверждения альтруизма. То же Священное Начало, которым разум пытался оправдать необходимость собственного принуждения, явилось причиной закостенения норм, божественная твердость которых обьяснялась именно их сверхествественным источником. Твердость норм, а точнее связанный с их нарушением страх, на долгое время отдалил людей от понимания разницы между законами природы и нормами общества. В чем разница между теми и другими, если нарушение обоих приводит к неминуемому концу?

– Рождение свободы

Появление

норм и следование им стало следующим шагом по пути морального прогресса. Жертва перестала быть безграничной, а бесформенный альтруизм стал приобретать структуру. Если абсолютный альтруизм требовал абсолютного принуждения со стороны коллектива, то для появления норм и следования им требовался иной мотив – не просто индивидуальный, а добровольный. Так, вместе с первыми ростками свободы – как сопротивления бесконечному насилию, появились ростки истинного, непринудительного морального поведения. Но это все еще не была привычная нам мораль в смысле добровольной жертвы ради ближнего – жертв хватало и насильственных! Пока речь шла только о поиске меры и балансе. Можно сказать, что вдобавок к абсолютному альтруизму, на его фоне, стало появляться принципиально новое моральное явление, отталкивающееся – и отталкивающее! – и от насильственного альтруизма, и от природного эгоизма. Назовем его этикой.

Найденный и выраженный в норме баланс давления членов коллектива – это на самом деле баланс, предоставляющий возможность выбора между двумя непреодолимыми по отдельности и разнонаправленными силами – инстинктивным собственным интересом и принудительным интересом других (иными словами – "я" и "мы/ты"). Именно эта возможность выбора ответственна за рождение ростка свободы – добровольности, ибо делая выбор, человек привлекал или извлекал из себя некую новую силу, отсутствующую у животных – силу собственного свободного выбора, собственной зарождающейся личности. До этого исторического момента выбора у человека не существовало, инстинкты и насилие решали все проблемы "выбора" без него. И вот наконец рассудок окончательно стал разумом – он создал для себя новую возможность, он открыл для себя свободу, еще даже не особо погружаясь в размышления.

Конечно, описанный выбор и свобода скорее всего не были тем, чем они кажутся. И то, и другое существовало лишь абстрактно – как возможное состояние равновесия раскаченного маятника. Люди метались между двумя силами, от собственного интереса к благу коллектива и назад, и нормы оказывались там, где их заставало это метание – в совершенно случайных точках. Но как и маятник предоставленный самому себе, точка равновесия все лучше проявлялась в поведении и нормах, а выбор между двумя силами стал постепенно осознаваться и морально оформляться – как выбор между старой ценностью коллектива и новой ценностью человека. Так этика, с самого своего рождения стала двоякой – стремящейся с двух сторон к точке баланса, а вовсе не обслуживающей однонаправленное принуждение к личности во имя общества, как это любят представлять идеологи коллективного счастья.

На рис. 1.3 я попытался выразить новое моральное явление визуально – заменой монолита альтруизма ломаной, отражающей слабые попытки движения к эгоизму. Ломаная уже имела свой вид для каждого члена коллектива (и вероятно менялась со временем), поскольку сочетание альтруизма и эгоизма индивидуально, пусть нормы и общи – добровольность рождает индивидуальность. Небольшой излом на прямой эгоизма – моя догадка, что нормативное стало проникать и в отношение к врагам. Например, врагов стали брать в плен и не только сьедать, но и рассматривать, как-то задумываться и, кто знает, видеть в них подобие человеческих существ?

– Свобода и выбор

Давайте на минуту остановимся в этой важной точке и опять поразмышляем о свободе. Почему появление выбора ознаменовало приход свободы? Выбор демонстрирует наличие некой новой выбирающей "силы", вместо двух противоборствующих сил и детерминированного исхода их борьбы. В чем природа этой "силы"? На мой взгляд, в преодолении детерминизма, сопротивлении ему, ведь если исход более не предрешен, детерминизм отступает в сторону. А значит, эта новая "сила" и есть свобода, противоположность детерминизма. Таким образом, сущность выбора заключается в возможности отвергнуть альтернативу, которая нам не нравится, а не выбрать ту, что нравится. И этот добровольный отказ от насилия, зла – проявление свободы.