Культура и мир детства
Шрифт:
Войны практически неизвестны арапешам. Здесь нет традиции охоты за головами, они не считают, что смелость и мужественность связаны с убийством. Более того, на тех, кто убивал людей, смотрят с некоторой неловкостью, как на людей, едва ли имеющих к ним отношение. Именно им поручается совершать очистительные церемонии над новым убийцей. Отношение к простому убийце и человеку, убившему на войне, в существенных чертах одно и то же. У арапешей нет знаков отличия за храбрость. Над уходящими на сражение совершают обряд защитной магии: они стирают пыль с костей отцов и съедают ее с орехом арековой пальмы и магическими травами. Хотя у них и отсутствуют действительные войны — организованные походы с целью грабежа, завоевания, убийства, приобретения славы,— ссоры и стычки между деревнями имеются, главным образом из-за женщин. Брачная система у них такова, что даже самое откровенное бегство чьей-нибудь невесты или жены может считаться похищением, а последнее, будучи недружественным актом, требует возмездия. Потребность же восстановить справедливость — отплатить злом за зло, отплатить в точном соответствии с причиненным ущербом — очень развита у арапешей. Начало вражды они связывают с несчастным случаем. Похищение женщин в действительности результат семейных разногласий или же возникновения новых личных привязанностей, а не недружественный акт со стороны соседней общины. Точно так же дело обстоит и со свиньями, так как владельцы стараются их держать дома.
Все стычки подобного рода между деревнями начинаются с сердитых объяснений. В деревню обидчика прибывает оскорбленная сторона, прибывает вооруженная, но не для того чтобы обязательно сражаться. Затем следует словесная перепалка. Обидчик может оправдывать свое поведение, утверждая, что он ничего не знает о похищении или же не имеет понятия о том, чья это свинья, ведь у нее хвост не обрублен, откуда вы знаете, что свинья не была дикой? И т. п. Если оскорбленная партия протестует, скорее для формы, а не в силу действительно испытываемого гнева, то встреча может завершиться обменом резкостями. В противном случае от упреков переходят к оскорблениям, пока самый пылкий и скорый в гневе участник не бросит копье. Но это не сигнал для общей схватки. Вместо этого все: члены потерпевшей партии внимательно осматривают место на теле, куда ударило копье (его никогда не бросают для того, чтобы убить). Затем другой наиболее пылкий представитель противоположной партии бросает копье в человека, нанесшего удар. Последствия этого броска, в свою очередь, внимательно инспектируются, и снова летит ответное копье. Каждый акт мести тщательно обдумывается. “Затем Ябиниги бросил копье. Оно ударило моего кузена в грудь. Я рассердился, что они его ранили, и бросил копье в Ябиниги. Копье ударило ему в лодыжку. Затем брат матери Ябиниги, разъяренный тем, что сын его сестры ранен, бросил копье в меня, но промахнулся”. И т. д. Этот последовательный и тщательно регистрируемый обмен ударами копий, обмен, цель которого — легко ранить, а не убить, продолжается до тех пор, пока кого-нибудь не ранят серьезно, и тогда члены атакующей партии обращаются в бегство. После этого мир восстанавливается обменом кольцами, причем каждый преподносит кольцо человеку, которого он ранил.
Когда же, как иногда бывает, человека убивают в одной из таких стычек, делается все возможное, чтобы отречься от любого сознательного намерения убить: убийца просто просчитался, во всем виноваты колдуны с равнины. Почти всегда взывают к родственным чувствам противоположной стороны и заявляют, что никто по своей воле не убивает родственника. Если убитый был близким родственником убившего — дядей, двоюродным братом, то непреднамеренность убийства считается установленной и его приписывают колдунам с равнин, а убийца приносит свои соболезнования и чистосердечно оплакивает смерть вместе со всеми остальными. Если родство более отдаленно, а непреднамеренность более спорна, то убийца может сбежать в другую общину. За убийством не следует никакой кровной мести, хотя оно и может породить попытки нанять колдуна с равнины, чтобы свести счеты. Как правило, за смерти, вызванные колдуном, мстят такими же смертями. Все другие убийства, совершенные в пределах определенной местности или на территории, охваченной неким правом мести, считаются у арапешей настолько противоестественными, неожиданными и необъяснимыми, что община отказывается иметь с ними дело. Каждый же раненный в схватке несет и еще один ущерб: он должен возместить пролитие собственной крови братьям своей матери и их сыновьям. Вся кровь ребенка приходит к нему от его матери, вот почему она — собственность материнской группы. Брат матери имеет право пролить кровь сына своей сестры, на нем лежит обязанность вскрывать нарывы и производить скарификацию 7девушки-подростка. Каким бы образом ни был ранен человек, причинен ущерб не только ему, но и тому запасу ценностей, который содержится в нем. Поэтому он должен уплатить за свое участие в событии, в котором он был ранен. Это наказание распространяется и на ранения, полученные на охоте и при участии в чем-нибудь постыдном.
Общий принцип общественной жизни у арапешей таков: наказанию подлежат все те, кто оказался достаточно неблагоразумным и дал вовлечь себя в опасные или постыдные события любого рода, кто был настолько беззаботен, что получил рану на охоте, или же настолько глуп, чтобы стать жертвой публичного поношения со стороны своих жен. В этом не привыкшем к насилию обществе, требующем от всех людей кротости и взаимопомощи, в обществе, где противоположное поведение вызывает удивление, не существует санкций против насильника. Но здесь считают, что те, кто своей глупостью или беззаботностью вызвал насилие, должны быть призваны к порядку. В случае небольших ранений, если человек был членом сражающейся группы, только брат его матери требует компенсации за пролитую семейную кровь. Разве бедный сын его сестры уже не пострадал, получив рану и потеряв кровь? Но если же он оказался вовлеченным в недостойную публичную перебранку со своей женой или молодым родственником, оскорбившими его в присутствии других, то в действие может вступить вся группа мужчин деревни или соседних деревень. И в этом случае инициаторами также будут братья матери, официальные исполнители обвинительных приговоров. Мужчины возьмут священные флейты, голосом которых говорит тамберан(сверхъестественное чудовище, покровитель мужского культа), придут ночью к дому нарушителя, вызовут флейтами его жену и его самого наружу, ворвутся в дом и засыплют пол листьями и мусором и, может быть, срубят арековую пальму. Затем они уйдут. Если же авторитет человека в общине неуклонно падал, если он был неуслужлив, прибегал к колдовству, имел дурной характер, то мужчины могут вынести из дома его домашний очаг и выбросить его на свалку. Практически это означает, что они не прочь обойтись без его присутствия по крайней мере на месяц. Жертва, глубоко пристыженная этой процедурой, бежит к отдаленным родственникам и не возвращается до тех пор, пока не обзаведется свиньей, чтобы устроить пир для общины и тем самым смыть обиду.
Но против настоящего насильника у общины нет никаких средств. Такие люди внушают арапешам нечто вроде изумленного благоговения. Если им перечат, то они угрожают, что сами сожгут свои собственные дома, поломают все свои горшки и кольца и покинут эту местность навсегда. Их родственники и соседи, придя в ужас от перспективы такого расставания, умоляют насильника не покидать их, не уничтожать свою собственность и задабривают его, давая ему то, что он требует. Только потому, что все воспитание у арапешей направлено на уменьшение насилия в жизни, на то, чтобы удушить в зародыше мотивацию насильственного поведения, общество в состоянии функционировать, призывая к порядку жертвы насилия, а не тех, кто его совершает. Когда труд основывается на дружеской взаимопомощи, а незначительные военные схватки почти стихийны, единственная деятельность в общине, еще нуждающаяся в руководстве,— это проведение больших церемониальных празднеств. Это общество без какого бы то ни было руководства, общество, где вознаграждение сведено к минимуму — удовольствию от ежедневного принятия скудной пищи да от нескольких песен, пропетых вместе с товарищами,— могло бы существовать вполне благополучно,
Вскоре после того как мальчикам исполняется десять лет, взрослые начинают классифицировать их по способностям стать “большим человеком”. По прирожденным способностям люди делятся арапешами, грубо говоря, на три класса. Первый класс — “те, чьи уши открыты и горла открыты”, или наиболее одаренные, люди, понимающие свою культуру и способные выразить словами свое понимание. Второй класс — “те, чьи уши открыты, но горла закрыты”, Или же полезные, спокойные люди, люди мудрые, скромные и неразговорчивые. Третий класс — это группа людей наименее полезных типов: “те, чьи уши закрыты, но горла открыты”. Мальчику, принадлежащему к первому классу, дается особая подготовка: из молодых мужчин какого-нибудь другого клана, связанного родством по мужской линии с его кланом, ему подбирается партнер — буанъин.Эта связь молодых мужчин из различных кланов строится на основе взаимных обязательств по устройству праздников и в какой-то мере имеет наследственный характер. Социальный институт буанъиноввоспитывает агрессивность и поощряет столь редкий у арапешей дух конкуренции. Обязанность буанъиновзадирать друг друга при всякой встрече, осведомляться насмешливо, собирается ли партнер что-нибудь сделать из своей жизни: что, у него нет свиней, нет ямса? Что, он плохой охотник? Что, у него нет партнеров потторговле или нет родственников? Почему же он не устраивает праздника, не организует церемонии? Родился ли он головой вперед, как все нормальные люди, или, может быть, он выпал из чрева матери вперед ногами? Отношения буанъиновтем самым тренировочное поле для того рода трудностей, с которыми должен будет столкнуться “большой человек” и которые обыкновенные арапеши рассматривает как нежелательные.
Функцию этого института буанъиновследует понимать в контексте отношения арапешей к обмену пищей. Для народа, у которого вся торговля скрывается под маской добровольного и случайного преподнесения даров, ведение точного учета обмениваемых стоимостей немыслимо. Это касается не только торговли между деревнями, но и всех обменов между родственниками. Идеальным распределением пищи для них было бы такое распределение, при котором каждый ел бы пищу, выращенную другим, ел дичь, убитую другим, ел мясо свиней не только не его собственных, но выращенных так далеко, что даже имена людей, вскормивших их, были бы ему неизвестны. Под влиянием этого идеала арапеш охотится только для того, чтобы послать большую часть своей добычи брату матери, своему кузену, тестю. Самый низкий человек в общине, человек настолько безнравственный, что с ним даже говорить бесполезно, для арапешей тот, кто сам съедает дичь, убитую им, будь это даже крошечная птаха.
У арапешей не поощряется создание избытка ямса, сильной, надежной культуры, хорошо сохраняющейся, прирост урожая которой зависит только от сохранения семян. Всякому, у кого урожай ямса оказывается значительно большим, чем у соседей, благосклонно разрешают устроить абуллу— праздник, на котором он передает весь свой предварительно раскрашенный яркими красками ямс на семена своим гостям. Родственники и соседи приходят па этот праздник с дарами по собственному выбору, и каждый уносит с собою мешок семян. Этот запас семян нельзя есть, его употребляют только для посева. За этим тщательно следят. Вот почему удача или более искусное ведение хозяйства не оборачивается личной выгодой для человека, они обобществляются, и запас семян ямса у общины растет.
На фоне всего этого социализированного отношения к пище и собственности, этого отсутствия соперничества, нерасчетливости, легкости взятия и отдачи и выделяются отношения буанъинов.В них совершенно явно поощряются все ценности конкурентной, расчетливой социальной системы. Буанъинне ожидает оскорбления со стороны другого, он оскорбляет своего буапьинапо долгу службы. Он не просто делится с ним избытком своего добра, по специально выращивает свиней, охотится для того, чтобы публично вручить своему партнеру плоды своего труда, преднамеренно сопровождая свои дары несколькими хорошо рассчитанными оскорблениями по поводу неспособности своего партнера отплатить ему тем же. Здесь ведется тщательный учет каждого куска свинины, каждого бедра кенгуру, и пучок жилок листьев кокосовых пальм используется как учетная книга в публичных схватках, когда буанъинызадирают друг друга. Самое поразительное во всем этом то, что буанъинампредписывается определенная скаредность. Щедрый буанъинспециально сбережет на пиру корзину с потрохами, а его жена передаст ее втайне жене буаньина-гостя .после праздника. За этот дар возврата не ожидают. Но если щедрость ожидается во всех иных проявлениях социальной жизни, со скаредностью своего буанъинав его отношениях с партнером арапеши мирятся охотно.
Таким образом, в обществе, где норма поведения для людей — быть добрыми, нестяжателями, приходить друг другу на помощь, где никто не считает долги других, где мужчины охотятся для того, чтобы другие могли есть их добычу, существует обучение и принципиально иному типу поведения, такому, который должен быть присущ “большому человеку”. Молодой человек на своем пути к “большому человеку” подвергается постоянному давлению как со стороны старших, так и со стороны своих буаньинов.От него требуется организовать какие-то подготовительные празднества, которые в конечном счете выльются в большую инициационную церемонию или же в приобретение нового танцевального комплекса с побережья. Некоторые уступают такому давлению; они учатся топать ногами и считать своих свиней, разбивать специальные огороды и организовывать охотничьи группы, планировать на несколько лет вперед — срок, необходимый для того, чтобы устроить церемонию, длящуюся один-два дня. Но когда старший мальчик “большого человека” достигнет зрелости, отец может уйти в отставку. Ему больше ненужно топать ногами и кричать, ему больше не нужно шествовать по пирам, выискивая возможность оскорбить своего буаньина;он может спокойно жить дома, воспитывая своих детей. Он может устраниться от деятельной жизни, полной соперничества, жизни, которая, как обычно правильно предполагает его общество, внутренне несвойственна и неприятна ему.