Примером такой потребности стало искусственное воссоздание в массовом сознании и массовой культуре, особенно в ряде молодёжных субкультур, чувства глобальной панафриканской общности. Сегодня, пожалуй, лишь на этом уровне культурный национализм сохраняет не страновой, но панафриканский характер.
Несмотря на все присущие низовым субкультурам
издержки, раста-рэггей и хип-хоп ознаменовали решительный разрыв с унизительным образом Африки и чёрной диаспоры, сложившимся в результате принудительного характера глобальной аккультурации и придававшим ей уродливый облик. Именно в этом причина благоговейного, поистине религиозного почитания звёзд рэггей, в первую очередь Боба Марли: рэггей действительно совершила в сознании чёрной диаспоры переворот, сопоставимый с произведёнными некогда мировыми религиями. Как писал Т. Уайт, «в истории иногда появляются личности, вышедшие из застойных, отчаявшихся и/или распадающихся культур, чтобы переосмыслить старые символы и верования и вложит в них новый смысл. Решение индивидуума взять на себя эту роль может быть совершенно неосознанным, но порой оно может развиться в отчётливое осознание того, что он и на самом деле наделён даром/бременем пророчества. Вслед за этим подобная личность может публично объявить себя всего лишь орудием утверждения нового источника знания, нового направления и нового порядка. Для ямайцев и, в конечном счёте, для большей части Третьего мира Боб Марли был такой мессианской личностью. Сам он утверждал, что призрачные посланцы вторгаются в его сны, чтобы сделать его провидцем. Он говорил, что его пугала эта ответственность, но всё же он решил взять её на себя. „Рано или поздно, — пояснял он, — Джа указывает каждому человеку его призвание, и Джа указал мне моё“». [630]
630
White T. Catch a Fire. The Life of Bob Marley, p.28
Снимая
ощущение расовой и культурной неполноценности, второсортности, одновременно с возвращением чувства человеческого достоинства, субкультуры раста-рэггей и хип-хоп, как это вообще присуще почвенничеству с его амбивалентностью, двусмысленностью, чреватой обернуться проповедью ненависти и исключительности собственной культуры, легко выливаются в настроения ксенофобии, заносчивости и расового чванства.
Тем не менее, в условиях неполноправного протекания межкультурного диалога и культурного гегемонизма Запада потребность массового сознания в этноцентристской картине мира неустранима и оправдана.
Диалектика чередования универсалистской и почвеннической ориентаций в массовом сознании выражается в радикальной смене «Образа себя» в культуре. «Образ себя», как и «Образ Иного», являются важнейшими стрктурообразующими элементами культуры, а их динамика — это симптом, помогающий понять ход межкультурного диалога и возникающие при этом осложнения.
Культурный национализм особенно успешно вторгается в массовое сознание в те моменты, когда западнический, просветительский, ориентированный на ассимиляцию и аккультурацию «Образ Себя» начинает восприниматься как унизительный, жалкий, как признание собственной второсортности. Проявление такой временной переориентации (временной, поскольку образы чередуются непрестанно) и явилось распространение «культуры растафари» среди молодёжи диаспоры. Несмотря на все издержки, присущие молодёжной субкультуре ещё более, чем «элитарному» почвенничеству, раста-рэггей ознаменовала разрыв с исчерпавшим себя образом прилежного ученика, способного вписаться в европейскую культуру, стоит лишь истребить в себе позорные «пережитки» «варварского» наследия предков.