Культурные особенности
Шрифт:
Они перевалили гребень холмов и въехали, наконец в Фиделиту.
Тут Ирина бросила все, принялась смотреть во все глаза. Человеческий дом, поселок, не мелкий не крупный. Зеленые, цветущие алым цветом сады, пруд, потом улица — прямая, широкая. В два ряда невысоких одноэтажных домов. Где-то полста — или больше или меньше — Ирина смотрела и долго не могла понять, один на улице дом или много. Потом пригляделась и поняла. Крыша у улицы была общая — жестяная двускатная крыша на крепких столбах. А между столбами — стены, их ставили, точнее выплетали из местной зеленой лозы кто во что горазд, без порядка. Дымились на кухнях маленькие очаги, брызгали водой шланги, разбрасывая во все стороны мерцающие
В ответ шли неторопливые махи рукой вглубь села — езжай, мол, мил человек с богом в ту сторону. Что беха и сделала. Аккуратно, на малой скорости, протискиваясь между низенькими изящными заборами, сплошь из зацветающей, нежной лозы. Опять цветы на стеблях. Мелкие цветы белого, алого и нежно-розового цвета. Кто-то выкладывал из них кресты на воротах, кто-то — пускал расти просто так. Слева долетели тонкие визги и сполошный крик. Эрвин обернулся — и замер, расплывшись в улыбке до ушей..
Местная детвора играла на пруду в охоту на сотрясателя. Боевые кличи, ружья из палок и деревянный, крашенный желтой краской дракон на колесиках… а цепь пацаны держали ровно, почти как у старших.
Раздался громкий, тонкоголосый выкрик, видимо знаменующий собой боевой клич. Яго хлопнул ладонью по кузову, спрыгнул. И пошел к детворе, маша рукам и ругаясь вполголоса. Но тихо.
Увидел недостатки, пошел объяснять. Туземная детвора оглянулась, пересчитала у Яго зарубки на лице, впечатлилась, и собралась вокруг — слушала советы по тактике. Раскрыв рот. Эрвин решил, что и ему оно тоже полезно. И дал команду Мие остановиться. Где-нибудь здесь. Только к забору встать, чтобы улицу местным не загораживать. Миа кивнула, развернула машину — четко, уверенно, в два поворота руля. Лишь рычаг хрустнул в руках. Беха прыгнула вперед, остановилась и пошла задним ходом. Эрвин понял вдруг, что дурак. Большой. Круглый. Парковать машину Миа училась в лесу и теперь уверенно сдавала назад. Не глядя, на звук, до характерного хруста.
Вот только сейчас под задний бампер бехи попался не тонкий куст и не вековое дерево, а крытый железный сарай. С треском сложившийся под ударом многотонной машины.
Ой, — тихо сказала Миа, глядя падает назад стена.
Ой, — сказала она второй раз, глядя, как в ее сторону разворачиваются местные мужики. Неторопливо. И любопытство в глазах — спокойное такое, недоброе…
Эрвин спрыгнул, встал, загораживая, сжавшуюся за рулем Мию, упер руки в бока и спросил:
— А чего у вас в Фиделите заборы такие хреновые?
… и нервы совсем никуда…
Выдохнул он спустя секунду. Любуясь на ствол. Вороненый, обрезанный ствол, глядящий, казалось, ему прямо в душу. Одним глазом, черным, как местная ночь. Вечная ночь, где-нибудь у полярного круга. Эрвин собрался и перевел глаза чуть выше.
Да уж. Может и зря. Мужик на другом конце ствола был вроде Яго — тоже весьма примечательный. Такой же невысокий, скуластый, зеркальнолицый туземный мужик в оливковой кожаной куртке На миг даже показалось, что они с «коммандо» родня — такое же упрямое, изъеденное вдоль и поперек морщинами и татуировками лицо. На затылке — круглая кепка, латинские кресты на щеках. Только деревенский сильно разросся вширь,
— Ты кто будешь? — спросил Эрвин, шагая вперед, Ствол не дрогнул. Ладонь, что держит его — сильная. В черной, высокой, перчатке. По такой-то жаре. А лицо расписанное — все — и после Эрвиновых слов довольно удивленное. Такое, что Эрвин кивнул:
— Ты пижон, дядя. Только татуировок ваших я все одно не понимаю.
— Охолони, — посоветовали ему с той стороны ствола. Ласково так.
Ирина что-то выкрикнула сзади. На туземном, Эрвин не понял ничерта. Только услышал, как скрипнула турель — невзначай. Старый Яго обернулся на звук, подошел, окликнул туземца. Тот ответил, махнул рукой. Обрез исчез, так же быстро, как появился.
— И то правда, ты ж не местный. Дикий совсем, татуировок читать не умеешь. Сталбыть представится надо, — проговорил мужик, поворачиваясь обратно к Эрвину, — Не в лесу, чай живем. Хуан я буду, алькад сдешний.
Брови Эрвина невольно взлетели вверх — слово было ему незнакомо. Мужик заметил, добавил к титулу пару слов на туземном — думал, понятнее будет. Но Эрвин запутался совсем. Вроде что в деревне: «инкоозии» — вождь, но смысл не тот, очевидно.
— Это что-то вроде председателя местного, — пояснила Ирина, вставая рядом.
— … А еще меня троеруким кличут… — неспешно добавил мужик, продолжая мысль..
— А где тогда третья? — вырвалось у Эрвина невольно… Уже договаривая, понял, насколько вопрос нелеп. От ладони в перчатке долетал слабый, чуть слышный визг — характерный гул разлаженного сервомеханизма.
— Пошли, покажу…
Третья рука обнаружилась в поселковой церкви. «Соборе святой Фотинии», как гордо протитуловал ее председатель. Высокий каменный куб, сложенный абы как, в кажущемся беспорядке. На постройку шли громадные камни — обтесанные валуны всех цветов. Обсидианово-черные, красные и белые вперемежку. Хаос, но хаос красивый, цвета на фасаде плясали, складываясь в бессмысленный, но яркий и приятый глазу узор. Крыльцо деревянное, на крыше — тоже деревянный, резной латинский крест. А башни колоколен по обе стороны входа еще в лесах — стройка пока шла, обе колокольни выросли на треть от силы. Точнее — стояла. Сейчас леса были пусты. Эрвин хмыкнул про себя и шагнул внутрь, в полутьму вслед за местным председателем.
Внутри царил полумрак, от толстых каменных стен пахло известью и приятной прохладой.
Горела свеча. Иконы на алтаре — тоже туземные, писанные углем по дереву. Тонкой работы — штрих ясен, уверен и прям… Спаситель и дева ведущая коня в поводу. Эрвин машинально перекрестился. Волосы девы темны и всклокочены, и конь — в цвет. А глаза у обоих одинаковые: карие, умные, выразительные. Светлые, с легкой грустинкой. Хлопнула задняя дверь. Брызнул по стенам солнечный зайчик, мигнул пред алтарем огонек — сквозняк задул, разгоняя по углам запах цветов и влажной, свежей известки. Закрутился, взвыл в трубах под потолком. Казалось протяжно запели сами скаты кровли. Ладный, переливчатый звук. «Эолова арфа. Хитро» — подумал Эрвин. Потом обернулся — и услышал хриплый бас председателя:
— Как западный ветер подует — оно красиво. Будто ангел поет. Только… Не туда смотришь. Про руку спрашивал — так вон она.
Внизу, у ног иконы что-то белело. Эрвин пригляделся. И впрямь — под алтарем, на темной, вышитой вручную подушке — рука. Кости точнее. Белые. Человеческие. Ладонь, предплечье, половина плеча…
— Это моя. — ухмыльнулся председатель. И, явно довольный эффектом, шагнул вперед. Достал из кармана чистую мягкую тряпочку. И начал пыль с кости протирать. На глазах у удивленного Эрвина. Попутно рассказывая — негромко, тихим струящимся говорком: