Культурные особенности

Зарубин Александр

Черный гигант приподнялся, рявкнул, махнул рукой — брызги белого порошка хлынули с пальцев на лица его людей — и прыгнул вперед, стреляя с ходу во тьму, мерцающую в ответ злыми рыжими вспышками.

Штурмовики растерли на лицах белый порошок — истолченные в муку кости нерожавшей женщины, дающие в бою неуязвимость, завыли, призывая к себе милость короля перекрестков. И рванулись, вслед за своим командиром. В кромешную тьму, мигающую им в лица огнем освященных на алтаре бога живого винтовок.

Глухо взревел пулемет. Захлопали выстрелы — вокруг Хуана успело собраться человек десять местных, тех, кто пережил первый

налет. Мигали вспышки, «скорпионы» лаяли, пятна света били в лицо. Люди ругались, хрипели и падали — вперемежку, свои и чужие. Пуля разбила каблук на сапоге, чиркнула по руке — слава богу, механической, Распорола рукав. Боек звонко щелкнул, тишина ударила по ушам. Магазин пуст. Тела вокруг — вперемежку, чужие, свои оливковая рубашка штурмовика — грязным пятном на домотканной белой деревенской куртке. Тень впереди у стены сарая — огромная, страшная. Распоротый ворот, лицо что череп, весь алый от крови и белый от бешенства и размазанного по щекам порошка. Чужой командир. Увидел Хуана, замер, отшвырнул расстрелянный автомат. Завыл — и потянулся к поясу. То ли к гранате, то ли к кривому, сверкающему ножу. Новый диск, лязгнув сталью, легко встал на место расстрелянного.

Громыхнул взрыв. Зарницей, алой искрой в ночи — там, внизу, на темном пятне поселковой площади. Люди на командном пункте вздрогнули, загомонили — тихо, косясь на шефа, но разом. Эмми вздрогнула — вся, чужие слова волной отдались, пробежали по позвоночнику. Холодной, липкой волной.

— Абим убит…

«Как так?» — вздрогнула она. Где — то внутри она уже привыкла считать этого черного, обвешанного амулетами гиганта бессмертным. Голоса штабистов перекликались, дрожали вокруг. А стук выстрелов снизу — все приближался. Размеренный, мерный звук. Эмми увидела мерцание вспышек внизу. Страх опять пробежал по спине — холодной, липкой волной. Как тогда, на Земле, когда полиция ломилась ей в двери.

«Не хочу»… прошептала она. Противно хрустнула под ногой мелкая галька.

Дювалье встал, как ни в чем не бывало, хлопнул ладонью по столу. Поймал ее взгляд и почему-то широко улыбнулся. Ласково так. Сказал тихо. Что-то нелепое, вроде:

— Вот видишь, крошка, все приходится делать самому.

И шагнул вниз, навстречу огню. Как был, в костюме, с одной тростью в руке. Стало тепло.

Эмми вдруг поняла, что любит этого человека…

— Какие люди, — прошипел, оскалившись, под нос троерукий Хуан, узнав шагающую на него сверху фигуру, — сам господин Дювалье к нам в гости пожаловал.

Пальцы подцепили, вынули расстрелянный диск. Отбросили, достали из мешка новый, заветный. Усиленный ребристый диск, на сорок патронов калибра 7,62. Каждый трижды проверен, смазан и освящен в соборе. Хуан замер, поднес диск к губам, поцеловал — там, где по боку, желтой медью на стали были выбита икона богородицы.

Вогнал до щелчка, прицелился, поймав урезом ствола идущую на него фигуру. Прошипел под нос хищное: «милости просим»…

И открыл огонь.

Сердце Эмми забилось в груди — бешено, люто, подстреленной птицей. Дювалье поднял трость. Черный камень в набалдашнике вспыхнул вдруг, замерцал зеленоватым мертвенным светом. Сияние мерцало, стекая по набалдашнику вниз — на руки Дювалье. Хуан все шел, стреляя без перерыва на ходу. Шел и гадал, почему «дорогой гость» все не падает…

Черный камень в рукояти был непростой — сердечник

гравиапоглотителя, купленный Дювалье у нечистых на руку федеральных кладовщиков за большие — то есть огромные деньги. Вложение оправдывало себя — пока. Машина исправно переводила энергию — кинетическую энергию остроносых вольфрамовых пуль в зеленое, безобидное мерцание остаточного излучения. Они с Абимом уже проделывали этот трюк не раз и не два, с неизменным результатом. Но сейчас Дювалье, вздрогнув, почувствовал, что все идет не так. Чертов председатель все шел вперед, поливая врага короткими очередями, пули били и били вокруг, зеленое мерцание становилось все гуще. Поглотитель захлебывался, не в силах переварить столько энергии разом. Руки начало жечь. Остатки охраны рванули на перехват — Хуан смял и отбросил их двумя короткими очередями. Шагнул вперед — невысокий, прямой, лицо — страшная зеркальная маска огня и вороненой стали.

Отражает пулемет. Еще шаг. Дювалье уперся ногами в землю, улыбнулся — себе. Струя зеленого пламени взвихрилась, прыгнула с рук на лицо.

«Шрам будет, как у флотских, у них всегда страшные лица», — подумал он вдруг. Просто так. Следующей очереди поглотитель не выдержит. Хуан сделал еще шаг, чуть опустил пулемет, примериваясь. Дуло уже багровое — перегрелась машина.

«Надо бежать, — подумал Дювалье. Мотнул головой — мысль была противной и мелкой до ужаса. Как не своя, — ну нафиг…. Проще взорваться сейчас, чем жить потом с такой липкой мыслью…»

Грянул треск — оглушительный, рвущий воздух треск, и по полю, между двумя противниками полыхнула зеленая молния. Дювалье рискнул обернуться — и увидел за спиной Эмми Харт. Девчонку, подобранную им просто так. А сейчас она подобрала на поле нейроплеть и шла в атаку.

— А она умеет ей пользоваться, — подумал Дювалье, глядя, как новый удар заставил старого Хуана отшатнуться. Зеленая молния хлестнула еще раз — не дотянувшись до Хуана пары сантиметров. Тот ответил очередью — длинной, патронов на десять. Столбом в небо — известка и белая пыль. Эмми упала, прокатилась ужом по земле, пропуская над головой поток жужжащей, яростной стали.

— Моя смерть, — подумал Дювалье еще раз, с нежностью даже. Глядя, как вскакивает на ноги упрямая девчонка, как раскручивается для нового выпада нейроплеть. Как хрипит и бъется огнем пулемет, разворачиваясь прочь от него, в ее сторону. Медленно, не успевая. Зеленая молния вспорола воздух, протянулась — змеей, зацепив в полете плечо Хуана по кличке Троерукий. Третье, механическое плечо.

Аздаргцы делали нейроплеть как противотанковое оружие. Семь проволочных жгутов, генератор силового поля в рукояти — укус такой кошки выжигал и плавил напрочь всю электронику на борту.

Поцелуй плети был нежен, почти невесом, Но старый Хуан закачался, едва не закричав от невыносимой боли. Онемело и стало вдруг очень тяжелым плечо. Правое, железное плечо в котором разом вырубилась вся аугументика. Пулемет умолк. Перед глазами — колесом — сполохи и яркие цветные круги. Мертвящего, зеленого цвета — Эмми опять раскручивала нейроплеть…. Хуан стиснул зубы до крови, ударил по пальцу ладонью левой руки. Мертвый механческий палец согнулся, сжал спусковой крючок. Пулемет опять зарычал. Очередь хлестнула — уже не в Эмми, абы куда… Вокруг Дювалье стояло много людей, и грех уходить на тот свет с не пустым магазином.