Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве
Шрифт:
Сетевые перебранки — вообще энциклопедия либерального подсознания. Охранители (у которых интеллектуальный уровень нередко ниже, чем у либеральных оппонентов, да и с аргументами объективно туго) всё же производят впечатление людей взрослых, отстаивающих если не принципы (с этим тоже плохо), но хотя бы собственные, сколь угодно ложные представления о мире и здравом смысле.
Либеральные же витии играют в ту же войнушку по-детски, но в зависимости от обстоятельств могут быть и за наших, и за немцев («Немцев» и Немцова с его прослушками), и границы там всегда неуловимо
Почти всегда тусклая перебранка, если следить за либеральной стороной, напоминает дворовый футбол, в который вдруг влились взрослые дяди. И, бывает, вусмерть увлекаются детскими догонялками. Он-то, может, и нашел дело всей жизни, но для других зрелище малоэстетичное. Задыхается, голосит, очки вот-вот упадут с кляплого носа, рубаха вылезла, штанина задралась, обнажив кальсонные тесемки, растрепались седые патлы…
Парадоксально, но либеральные сетевые писатели все страшные догматики, хуже старообрядцев, при этом если не полностью лишенные принципов, то охотно ими поступающиеся, что тоже удивительно при такой ортодоксии…
Очерки протестной ментальности можно было бы продолжать и дальше, но моя задача в другом — снова, на свежем материале, зафиксировать, каким образом хорошая литература предвосхищает и программирует жизнь. Я отнюдь не собирался критиковать («мочить» — говорят журналисты) «новых лишних», или, если угодно, «креативно-классных»: во-первых, это уже сделали литераторы не мне чета, а во-вторых, к данному типу принадлежу сам — как минимум в силу профессии.
Обнадежим: реплику Михаила Зощенко «литература продолжается» можно смело применять к эволюции «новых лишних».
Рубик
Рассказ
Рекомендуя кому-то популярную британскую соул-певицу Amy Jade Winehouse, я перевел ее имя для себя, собеседника и удобства. Получилось родное: Аня из гастронома.
На протяжении большей части прошлого века вывеска «Гастроном» менее всего означала гастрономию. У Лимонова в «Подростке Савенко» есть универсальная характеристика мужского населения Салтовского поселка: играет за сборную гастронома. Фраза эта — явный предшественник позднейших «игр в литрбол на спиртплощадках».
Любопытно, однако, что спортивная составляющая вовсе не была радикально чужда «сборной гастронома». Помню, полуавторитет по кличке Мыня, дважды отсидевший за хулиганку, смотрел-смотрел, покачиваясь, за нашим дворовым футболом, да и вошел в игру. Не интересуясь, кого и за кого ему играть.
А когда его кореш Штанина окрикнул Мыню: дескать, хули это он, тот, остановив мяч армянской туфлею, ответил серьезно, хоть и нетвердо:
— А чего… Форму-то надо, бля, поддерживать…
О Втором участке в городе Камышине я рассказывал неоднократно, а вот о тамошнем гастрономе, за сборную которого играл и Мыня, и многие другие, и даже сам я начинал пробоваться в юниоры, пишу впервые. Между тем он был центром Второго чисто географически, храмом своеобразной тамошней цивилизации, а сейчас является старым кораблем, летучим голландцем моих воспоминаний.
Площадку, образованную пересечением улиц Молодежной и Кирова, ласково
Очень меня завораживало тогда это «ссат».
А если встать под хоругвь с Лениным в центр Пятачка и по очереди устремить взор в стороны света, будут магазины. Как они назывались в реальности, никто не знал, но все знали: а) «Бакалею»; б) «Армянский» (одежда и обувь); в) «Игрушечный»; г) гастроном, разумеется, вот видите, даже буквы совпадают.
Потребительский набор — немудрящ и неполон, но ведь хватало…
Строго говоря, у гастронома были две сборные, и никаких тебе юниоров, а одна так вполне возрастная, команда ветеранов. Пенсионерки, старушки, сколько помню, всегда стояли за колбасой, которая была двух видов: самая популярная «по два восемьдесят» и «копченая».
На сборы они сходились засветло и начинали пересчитываться, нося в течение дня свои номера, как медали. Мы, дети, делали при сборной свой небольшой, но стабильный бизнес: так как давали по сколько-то в одни руки, мы работали дополнительными руками напрокат, 20 копеек подход, «на мороженое».
Бессменная, как сам советски-средневековый Второй, продавщица колбасного отдела, Матильда Гершевна (тёть Миля, как ее, подлизываясь, звали и те, кто сам ей годился в тётки), кстати, соплеменница чудесной Amy Winehouse, знала нас, естественно, как облупленных, но годами играла в жмурки, а с моей пройдошистой кузиной Галкой даже дружила.
Во всяком случае, в основной колбасной очереди Галка была неизменно первой, бабки с этим даже и не спорили.
Прежде чем тётя Миля умерла от рака в городе Шахты Ростовской области, она сделала неплохую карьеру в свои «гастрономные» годы — ушли под суд и в тюрьму два или три директора. А она распространила влияние на отдел «Сыры — Жиры» и соседний магазин, в народе — «Бакалея».
Когда я рассказывал друзьям о тёте Миле и сборной гастронома, многие интересовались:
— А откуда в Камышине взялись евреи?
Может, с подтекстом (Камышин всё же не старообрядческая сибириада), а может, и впрямь недоумевая. Репутация у моего родного городка сложилась не самая толерантная.
Ответ на этот вопрос отчего-то не прост: конечно, революции, репрессии, индустриализации и войны, но голой историей, без некоторой метафизики, тут не обойтись.
И ответ будет в духе очередных приключений славянской души. С ее фальшивой лихостью, периодической сменой внешности и внутренности, умением, оставаясь как бы вне времени, густо похабить доставшееся время, с ее жестокостью и сентиментальностью.