Культурология. Дайджест №1 / 2013

Галинская Ирина Львовна

То, что для других, например Л. Толстого, представлялось «логически непримиримым», для религиозного сознания Иванова, как и для «ясновидца духа» Достоевского, снималось в органическом переходе одного в другое, переходе, который находил обобщение в акте «зиждительного умирания». Такой акт был сердцевиной эллинской религии страдающего бога, и Иванов, справедливо именованный А. Белым «экстрактом культуры», был глубоким знатоком дионисийского культа, где зеркало бога «страстей» и «печальных празднеств» – образ его становления в инобытие 134 . Иллюстрируя дионисийский экстасис, Иванов писал:

134

Иванов Вяч. Эллинская религия страдающего бога // Эсхил. Трагедии. – М.: Наука, 1989. – С. 318.

Бог

кивнул мне, смуглоликий,Змеекудрой головой.Взор обжег и разум вынул,Ночью света ослепилИ с души-рабыни скинулВсе, чем мир ее купил.И в обличье безусловномОбнажая бытие,Слил с отторгнутым и кровнымСердце смертное мое 135 .

135

Иванов Вяч. Стихотворения. Поэмы. Трагедия: В 2 кн. – СПб.: Акад. Проект, 1995. – Кн. 1. – С. 447.

Стихи, посвященные Дионису, – ключ к творчеству не только Достоевского, но и самого Иванова, его жизненному и художническому самоопределению. Без них не понятны ни «Кормчие звезды» с их эпиграфом – дантовской перифразой мифа Платона о пещере:

Poco potea parer li del di fuori:Ma per quel poco vedev’io stelleDi lor solere e piu chiare e maggiori. Dante, Purg. XXVIIНемногое извне (пещеры) доступно было взору;но чрез то звезды я видел ясными и крупными необычно. Дант;

ни «Speculum speculorum», ибо поэзия Иванова – это «оживление» древнего мифа, и в этой творческой интенции поэта-символиста необычайно важной для него была платоновская традиция. В основе мифологических представлений греческого мыслителя о жизни Вселенной лежали реальные астрономические феномены: прецессия, эклиптика, солнцестояние, равноденствие… поскольку «античная философия, – отмечал, например, А. Чанышев, – возникла как часть астрономии, в системе рассуждений о небе, о Земле как части неба» 136 . При этом античный мир не знал границы между астрономией и астрологией, так как идея единства всего сущего была совершенно органичной для античного мироощущения: познание человеком космоса означало познание им своего места и своей судьбы в божественном универсуме.

136

Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. – М.: Высшая школа, 1991. – С. 27.

Именно здесь коренилось обоснование Ивановым идеи ознаменовательного искусства, которое трактовалось им как чувствование реального бытия вещи, преодолевающее чисто миметическую способность художника. Об этом Вяч. Иванов писал в статье «Две стихии в современном символизме»: «Поскольку идеи Платона суть res reallissimae, вещи воистину, он требует от искусства ознаменования этих вещей, при котором случайные признаки их отображения в физическом мире должны отпасть, как затемняющее правое зрение пелены, т.е. требует символического реализма» 137 .

137

Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме // Иванов Вяч. Родное и вселенское. – М.: Республика, 1994. – С. 146.

Но для Платона в высшей степени была характерна «диалектика мифологии» 138 (А. Лосев). Так, в платоновском «Тимее» структура мироздания определяется двумя взаимообратными движениями: эклиптическим и экваториальным. Эклиптика вращается внутри небесного свода и экваториальной орбиты справа налево, означая природу преходящего и неразумного. Экваториальное движение совпадает с общим движением небесного свода слева направо и символизирует

природу разумного и вечного. Два взаимообратных движения оформляют не только пространственную сферу космоса, но и течение времени. В своем совмещении эти движения образуют зодиакальную траекторию, в которой есть верхняя и нижняя точки: точка Рака (по Иванову, «застава золотая» (см.: Иванов Вяч. Лира и ось, I))_ и точка Козерога («нижняя мета» (см.: Иванов Вяч. Лира и ось, II)). Эти точки, по Иванову, небо вверху и небо внизу (speculum speculorum):

138

Платон. Тимей. Примечания // Платон. Собр. соч.: В 4 т. – М.: Мысль, 1994. – Т. 3. – С. 604.

Есть Зевс над твердью – и в Эребе. Отвес греха в пучину брось От Бога в сердце к Богу в небе Струной протянутая Ось Поет «да будет» Отчей воле В кромешной тьме и небеси: На Отчем стебле – колос в поле, И солнца на Его оси. (Лира и ось, I)

«Верховные» и «глубинные» небеса (см.: Иванов Вяч. Замышленье Баяна) в мифопоэтической Вселенной Иванова соответствуют небесным космическим полусферам Платона.

Движение от точки Рака к точке Козерога по зодиакальному пути образует нисходящую (дионисийскую) четверть сигмовидной линии, другая четверть оказывается восходящей (аполлонийской). Точка инверсии – перехода нисхождения в восхождение – центр Вселенной, это роковое мгновение, или «наковальня Рока»:

Удары слышу молотаПо наковальне Рока;Но славят свет с востокаВерховные снега.За осью ось ломаетсяУ поворотной меты:Не буйные ль кометыРистают средь полей?..А где-то разымаетсяЗастава золотаяИ кличет в небе стая родимых лебедей. (Лира и ось, I)

Роковое мгновение символизирует у поэта схождение прошлого с будущим:

Так из грядущего Цели текут навстречу Причинам,Дщерям умерших Причин, и Антиройя Ройю встречает,В молнийном сил сочетанье взгорается новое чадоСоприкоснувшихся змей: и в тот миг умираем мы оба –Змий и змея, – рождая на свет роковое мгновенье. (Сон Мелампа)

Антропологической точкой встречи Ройи и Антиройи, т.е. рокового мгновения является сердце человека, где роковая встреча оборачивается соприкосновением сознательного и бессознательного (аполлонийского и дионисийского), где первое – «солнце темных недр», или «ночное Солнце», а второе – «дневное Солнце», «свет Духа». В результате певец, или Орфей, – земная ипостась Диониса и Аполлона 139 .

139

О других космологических аспектах мировоззрения Платона в рецепции Иванова см.: Устинова В.А. Платон и Данте в художественном мире Вячеслава Иванова: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Омск: Омск. гос пед. ун-т, 1998.

Иным было мифопоэтическое восприятие древнегреческого певца И. Анненским, в художническом самоопределении которого просматривается принадлежность лирического сознания поэта к амбивалентным смыслам, лежащим в основе архетипов античной культуры, где «песня» изначально является «музыкой жизни» и «музыкой смерти» и где дельфийский оракул, посвященный Аполлону, был ритуалом рождения живого голоса во мраке тления 140 . Вероятно, поэтому поэзия для Анненского «дитя смерти и отчаяния» 141 .

140

Акимова Л.И. Танец жизни (Античность и Пуссен) // Жертвоприношение: Ритуал в искусстве и культуре от древности до наших дней: Сб. ст. – М.: Яз. рус. культуры, 2000. – С. 146.

141

Анненский И.Ф. Что такое поэзия // Анненский И.Ф. Книги отражений. – М.: Наука, 1979. – С. 207.