Культурология. Дайджест №2 / 2013
Шрифт:
4. Тугушева М. Предисловие // Salinger J.D. The Catcher in the Rye. – M.: Progress Publishers, 1968. – P. 3–21.
5. Barr D. Saints, pilgrims and artists // Salinger. A critical and personal portrait / Grunwald H.A. (ed.). – N.Y.; Evanston; L.: Harper Row, 1963. – P. 170–176.
6. Costello D.P. The language of «The Catcher in the Rye» // Grunwald H.A. (ed.). Salinger. A critical and personal portrait. – N.Y., Evanston, L.: Harper Row, 1963. – P. 266–276.
7. Heiserman A., Miller J.E. Jr. Some crazy cliff // Salinger. A critical and personal portrait / Grunwald H.A. (ed.). – N.Y.; Evanston; L.: Harper Row, 1963. – P. 196–205.
8. Parker Ch.
9. Salinger J.D. The Catcher in the Rye. – N.Y.: Bantam Books, 1969. – 214 p.
10. Stevenson D.L. The mirror of crisis // Salinger. A critical and personal portrait / Grunwald H.A. (ed.). – N.Y.; Evanston; L.: Harper Row, 1963. – P. 36–41.
11. Wakefield D. The search for love // Salinger. A critical and personal portrait / Grunwald H.A. (ed.). – N.Y.; Evanston; L.: Harper Row, 1963. – P. 176–191.
12. Wiegand W. Seventy-eight bananas // Salinger. A critical and personal portrait / Grunwald H.A. (ed.). – N.Y.; Evanston; L.: Harper Row, 1963. – P. 123–136.
Так говорил Прутков 29
Цитируя Козьму Пруткова, мы порой не задумываемся о том, что именно ему принадлежат такие крылатые выражения, как: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем»; «Глядя на мир, нельзя не удивляться»; «Если хочешь быть счастливым, будь им»; «Не все стриги, что растет»; «Одного яйца два раза не высидишь».
Козьма Прутков – детище блистательного творческого союза Алексея Константиновича Толстого и братьев Алексея, Владимира и Александра Жемчужниковых. С творчеством вымышленного Пруткова знакомы даже те, кто никогда его не читал. Образ Пруткова родился в имении Алексея Константиновича Толстого Пустынька на берегах реки Тосны. Вероятно, этот образ списан с усердного камердинера, большого любителя пофилософствовать о жизни. Пруткову была придумана и биография – служил в гусарах, выйдя в отставку, определился на службу по министерству финансов, дослужился до должности директора Пробирной Палатки. Алексей Жемчужников вспоминал о временах создания Пруткова: «Все мы были молоды, и настроение кружка, при котором возникли творения Пруткова, было веселое, но с примесью сатирически-критического отношения к современным литературным явлениям
29
Беззубцев-Кондаков А. Так говорил Прутков. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/bereg/2012/37/k20.html
Авторы сочинений Козьмы Пруткова были не только сатириками, но и пародистами. Вспомним «Письмо известного Козьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту Санкт-Петербургских ведомостей» (1854): «Здесь утверждают, что я пишу пародии. Отнюдь! Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда г. фельетонист взял, будто я пишу пародии? Я просто анализировал в уме большинство поэтов, имевших успех; этот анализ привел меня к синтезису: ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами, оказались совмещенными во мне одном! Придя к такому сознанию, я решил писать. Решившись писать, я пожелал славы».
Серьезность Пруткова – это всего лишь маска, за которой скрывалась усмешка и тонкая самоирония. Издатели Пруткова уверяли читателя, что «будучи умственно ограниченным, он давал советы мудрости; не будучи поэтом, он писал стихи и драматические сочинения; полагая быть историком, он рассказывал анекдоты; не имея образования, хоть бы малейшего понимания потребностей Отечества, он сочинял для него проекты управления».
Современники Козьмы Пруткова пророчили ему скорое забвение, воспринимали его всего лишь как литературный курьез, не понимали всей глубины и таланта авторов, создавших простодушного и искреннего обывателя, который, как и многие, любит рассуждать о благе Отечества. Авторы Козьмы Пруткова надели на него маску юродивого, человека «не от мира сего».
По мнению автора статьи, творчество Козьмы Пруткова предвосхитило многие открытия отечественной и мировой литературы. Так, отголоски стиля Пруткова прозвучали у эксцентричных и эпатажных обэриутов (Объединение реального искусства). Философ Яков Друскин говорил об одном из виднейших обэриутов, поэте Александре Введенском, что его творчество – «не от мира сего, Божественное безумие, посрамившее человеческую мудрость». «Уважай бедность языка», – призывал Александр Введенский. Язык беден потому, что сама жизнь бедна, но даже в этой скудности можно найти прозрения невероятной философской глубины, на эти прозрения способен обыватель, живущий тусклой, бессвязной и однообразной жизнью – такой, как чиновник из Пробирной Палатки Козьма Прутков, стремившийся изъясняться «солдафонским» языком: «При виде исправной амуниции как презренны все конституции».
Конец ознакомительного фрагмента.