Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Лесной следователь
Шрифт:
Последний раз оглянувшись вокруг, я покидаю свой пост. Шагаю к Трубергу…
– Вот же, скотина! Только что мельтешил перед глазами, взад-вперёд! – ругаюсь я на поползня, подходя к сидящему на пеньке, Александру, – А, как я объектив навёл – так он и близко не подлетает!
– Соображает! – улыбается напарник.
Через пять минут, мы шагаем дальше…
В овраге ручья натыкаемся на кормовые наброды медведя. Здесь, куда ни глянь – всюду зелёные «пеньки» скушенных черешков белокопытника!
– Саша!
Труберг, как и я, не курит. Он просто сидит, отдыхает. А я – считаю медвежьи поеди…
– Всё! – сообщаю я, подходя к напарнику минут через пять, – Можно дальше идти.
– Что там, у тебя, получилось? – интересуется любопытный Труберг.
– Здесь – скушено четыре кустика дудника, три ростка соссюреи… А, вот белокопытника – целых сто семьдесят черешков! Представляешь? Сто семьдесят!
Мы шагаем дальше…
Вот! Кормёжка другого медведя! Труберг с облегчением падает на прогретый солнышком пригорок. Я брожу по проталине и внимательно изучаю кормовые наброды…
– И этот – питается одним белокопытником! – сообщаю я, вернувшись через несколько минут, – Я насчитал сто тридцать черешков!
Александр поднимается со своей лёжки…
Вот и побережье! Перед нами открывается ширь морского горизонта. Круг нашего маршрута замкнулся. Теперь – обратно! Мы шагаем по колеям заросшей дороги, по низкой морской террасе, в сторону Тятино…
Немного отдохнув в доме, мы решаем сходить на Тятину, но не спускаясь к морю, а напрямую – через бамбуковое плато, к началу смотровой тропы…
Уже часов шесть вечера. Но, высоко стоящее солнце, всё-равно, ещё жарко пригревает склоны. Мы быстро шагаем по вездеходной колее, широким полукругом рассекающей бамбуковое плато, постепенно заворачивая в речную долину Тятиной. В небе – вовсю токуют бекасы!
– Чиф!.. чиф!.. чиф! – одиночно вскрикивая, птичка лезет в небо всё выше и выше…
И вот, наконец, она срывается в пике: «Фифифифирр-рррррррррь!».
– Ну, как пикирующий бомбардировщик! – смеюсь я, поглядывая в небо.
И снова, бекас начинает лезть в небо…
– Чиф!.. чиф!
Забравшись повыше, птичка снова срывается в пике и разогнавшись, снова жужжит перьями: «Фифифифир-ррррррррррь!!!».
Бамбуковое плато прошли. Мы сходим с колеи налево и по ольховнику, спускаемся чуть ниже. Стараясь не наступить на лежащие под ногами сухие ольховые ветки и сучки, мы осторожно шагаем по медвежьей тропе, проложенной по краю невысокой, здесь, надпойменной речной террасы…
Даже не успев дойти до начала смотровой тропы, метрах в двухстах, прямо напротив нас, в пойме, мы замечаем медведя!
– О! Смотри – медведь! – говорю я.
Чёрный, взрослый
– Давай, подождём! – говорит мне Труберг, – Я попробую его сфотографировать!
У него – широкоплёночный «Пентакс». Я, с завистью, посматриваю на это чудо фототехники… Мы устраиваемся там, где стоим – прямо на тропе. Здесь – сухая, прошлогодняя листва. В речную долину от нас сходит пологий, травянистый склон. Лежать на солнцепёке – очень приятно. Я приникаю к своему биноклю…
Пасущийся медведь что-то заподозрил! Бросив кормёжку, он поднял голову и смотрит на нас!
– По-моему, с такого расстояния – он никак не может нас увидеть! – прикидываю я, в голове, – Значит, услышал?! Наши голоса? Да и… мы шуршали листьями, пока ложились!
– Ну, нет! – тут же отвергаю я «шуршащий» вариант, – Услышать шуршание листвой, на таком расстоянии… Нет, это нереально!
Опустив нос к самой земле, зверь замирает! Он стоит неподвижно, как изваяние.
– Я знаю твою обманчивую позу! – прищуриваюсь я, глядя на медведя в бинокль.
На первый взгляд – кажется, что зверь продолжает кормиться. И только, когда присмотришься – поймёшь, что медведь стоит, остекленев. Весь обратившись в слух, он слушает мир вокруг себя…
– Ну, как? Пасётся? – нормальным голосом, вслух интересуется у меня, Труберг.
– Тихо! – цыкаю я на Александра, едва разжимая губы, – Слушает! Нас услышал, наверно.
– Далеко! – не унимается, твердолобый Труберг.
– Вот тебе и «далеко»! – коротко огрызаюсь я.
Я неотрывно смотрю в бинокль. Медведь медленно опускается на брюхо. Он лежит в позе сфинкса, с высоко поднятой головой, на, по-лебединому изогнутой, шее. Слушает…
Затаив дыхание, я смотрю, в бинокль, на его позу – сейчас всё решится!
– Ну! Что он? – опять раздаётся нетерпеливый голос Труберга.
– Ти-хо!.. Нас слушает! – шепчу я, – Может, решил, что мы мимо проходим. Решил переждать!
Однако, сегодня, мы никуда не спешим.
– Мы подождём, тоже, – я не свожу с медведя внимательного взгляда.
В круглом поле бинокля, чёрный медведь, на фоне зелени «футбольного поля» поймы, виден очень контрастно. Медленно тянутся минуты…
Видимо, поняв, что нас не перележать, медведь начинает, едва заметно, шевелиться. В поле моего бинокля, он медленно, почти незаметно, по сантиметру сдвигается вправо, к стволику одиночной, чахлой ивы и… вдруг! На моих глазах, начинает медленно исчезать!