КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН
Шрифт:
Фидель отхлебнул воды, неразборчиво пробормотал что-то и уставился в окно.
— Невероятно, — сказал Карстен. — Как прикажешь объясняться с его мамашей?
— Тебе, может быть, лучше объясниться с самим собой… Что он вообще здесь делает?
— Что ты хочешь сказать?
— Вот и подумай! Почему он, например, тебя разыскал? Через половину земного шара летел, чтобы разыскать отца!
— Он сам себя найти не может… так часто бывает.
— То-то оно и есть.
Карстен так и сидел без рубашки. Хоккейная маска на затылке напоминала гигантскую иудейскую кипу. На уже обвисшей груди его Иоаким
— Why are you there? — спросил он, повернувшись к сыну. — Why did you come to visit me in Stockholm? At least tell me if you are gay. I’m your father, I have right to know! [180]
Фидель посмотрел на них без всякого выражения — сначала на Иоакима, потом на Хамрелля.
180
Что ты здесь делаешь? Зачем ты приехал ко мне в Стокгольм? Скажи мне, по крайней мере, гей ты или нет. Я твой отец и имею право знать? (англ.).
— Fuck you! — сказал он наконец. — Fuck you both. Perverts! [181]
Вычислить анонимную аватару «Господин Рюддингер» в немецком аналоге «Flashback Forum» оказалось задачей, достойной Интерпола. Но проблему, решение которой наверняка потребовало бы не меньше недели работы целого отдела уголовной полиции, специализирующейся на поимке педофилов и террористов, Фидель решил за час с небольшим. Поэтому Иоаким и в самом деле был ему очень благодарен… В Фалькенберге, где Иоаким наводил справки перед отъездом в Берлин, дела шли как по маслу, Семборн, вопреки всем ожиданиям, купил последнего Кройера за сумму, которая наверняка покроет все их путевые расходы на месяц вперёд.
181
Пошли вы подальше! Оба. Извращенцы! (англ.).
— Какая мне теперь разница? — сказал адвокат под конец, выслушав все аргументы Иоакима. — Меня и так уже надули на чудовищную сумму.
— Вы манипулировали с отцовской бухгалтерией. Я мог бы заявить на вас в полицию, но не стану этого делать. Кстати, ваша репутация только выиграет, если вы приобретёте ещё одного Кройера. Такие вещи производят впечатление.
— Здесь искусство никого не интересует, — горько сказал адвокат. — Кто здесь вообще слышал имя Кройера? Большинство уверено, что Пикассо — название пиццерии. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Поверь мне, очень хорошо понимаю.
Шантаж подействовал. Адвокат нервно двигал очешник по гладкой поверхности стола.
— Что же, картина составит компанию остальным в чулане.
— Или ты продашь её ещё большему идиоту, — пробурчал Карстен со своего наблюдательного поста в кресле для посетителей. — Это как пирамида, парень. Последний проигрывает.
Семборн, похоже, воспринимал спутника Иоакима как уголовника, специализирующегося на выбивании денег, кем он, по правде
— Не думаю… С этого момента моя коллекция — моё частное дело, никому показывать её не собираюсь. Ни одно полотно. Гётеборгские колористы, Рагнар Сандберг, халландские мотивы… Крестьянку с сыром я уже снял.
Иоаким посмотрел на светлое пятно на обоях, и ему почему-то стало грустно.
— Не знаю… — сказал он. — Думаю, она вполне может оказаться оригиналом.
— Это ты говоришь мне в утешение? Я так понимаю, что все картины, проданные мне за эти годы, — фальшивки. Он штамповал их в своей мастерской. Я только теперь это понял. Сидел и подделывал старых мастеров — в розницу и оптом.
Сквозь открытое окно в комнату доносились запахи Фалькенберга, застенчивое обонятельное эхо, напомнившие Иоакиму далёкое фалькенбергское прошлое. Карканье ворон на большом дубе у Докторской аллеи — это же наверняка потомки ворон его детства… Он слышал журчание реки, журчание провинциальных разговоров на провинциальном диалекте… многие из этих людей никогда не бывали в Стокгольме. Вдруг он увидел весь город в поблекших, но всё же ярких красках семидесятых, отзвуки голосов того времени, когда отец был именно тем, кем считался в своём окружении, и тем самым сообщал его, Иоакима, существованию уверенность и стабильность.
Только что на улице перед адвокатской конторой его остановил старый приятель по гимназии — лысый, тучный мужчина. Он заговорил с ним о погоде, о природе… Иоакиму потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы осознать, что это не папа его гимназического приятеля, а сын папы гимназического приятеля, то есть гимназический приятель собственной персоной… Ледяной хронологический сквозняк выдул его из недоступного пониманию туннеля времени, и вот теперь он пытался поведать Иоакиму о судьбе их общих знакомых и о важных провинциальных событиях в провинциальном городе.
— Поставь картину за дверью, — вздохнул Семборн. — И приходите завтра к девяти, лучше чуть пораньше. Я вам выпишу чек.
Чтобы убить время в городе, с которым у него уже не было никакой естественной связи, он в тот же вечер в вестибюле отеля сел за компьютер в поисках «Господина Рюддигера». Но дальше того, что ему удалось найти тот самый сайт, где он ещё в Стокгольме обнаружил сообщение этого загадочного «Господина Рюддигера», дело не пошло. Некий «Б», писал Рюддигер, во время войны был фальшивомонетчиком. Иоаким попытался вспомнить разговор с тем стариком на похоронах отца два года назад… Он тогда называл псевдоним отца… Бруннен? Броннен? Или память ему изменяет?
Дальше всё застопорилось. Бог мой, во всём, что он пробовал в своей жизни, он ничего не достиг, остался на среднем уровне… ему явно не хватало фантазии. Броннен плюс Берлин, Георг Хаман плюс Берлин, Георг плюс Бруннен плюс фальсификация… всё это никуда не привело, как и остальные случайно выбранные ключевые слова — он каждый раз попадал на замкнутый круг сайтов, отсылающих его к уже виденному.
В отчаянии от собственной бесталанности он открыл «Жёлтые страницы» региона Берлин — Потсдам. Всё безрезультатно, никаких Георгов Хаманов или Бронненов в Берлине не числилось, а если они и были, то у них не было ни адресов, ни телефонов.