КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН
Шрифт:
В ресторане он начал обдумывать планы своего сорокалетнего юбилея — собственно, ему уже исполнилось сорок в апреле, но тогда у него не было средств отметить этот знаменательный день, как ему хотелось бы. Теперь у него были деньги, и он собирался пригласить в декабре двадцать пять — тридцать человек, чтобы хоть и с опозданием, но отметить середину своей земной жизни.
За обедом (камбала с взбитым васаби и ризотто, паннакота со спаржей и чипсами из пармской ветчины, Боллингер Ла Гранд 1999 ко всем блюдам) он обдумывал, чем бы заняться пару дней с друзьями и знакомыми. Чем кормить гостей, какой отель забронировать? А может, снять бассейн в Кларион-отеле и там предложить аперитивы перед обедом? А может, устроить экскурсию по городу с гидом?.. Среди всей этой болтовни он внезапно почувствовал укол печали. Лина всё-таки не его подружка. Она не будет
Они перешли в бар. Иоаким зачем-то рассказал ей о планах написать статью об участи гомосексуалов в гитлеровской Германии — он мысленно всё время возвращался к этой теме. Лина не выказала никакого интереса.
— Чего это ты надумал писать о старых немецких пидорах? — спросила она. — Народ не хочет лекций по истории. Народ хочет развлекаться…
А может, она и права? Кому какое дело, что там было? Кому какое дело, что его отец был одной из жертв дикого режима? Народ хочет развлекаться. Лина читала только таблоиды, приложения со светскими сплетнями, программу ТВ и идиотский гламурный журнальчик «Стуреплан». Все свои представления о современной жизни она черпала именно из этих источников. Как-то он её спросил, читает ли она серьёзные газеты.
— Иногда, — ответила она. — Если там о наркоманах.
Он понял, почему она так ответила. Её старший брат умер от сепсиса — ввёл героин грязным шприцем. Это было в середине восьмидесятых. Её главный и единственный политический интерес — свободный доступ наркоманов к одноразовым шприцам.
— Он был замечательный парень… только уже больной. Сам себя ненавидел. Если бы у него был чистый шприц, он, может, дожил бы до сегодняшнего дня.
В этом вопросе Лина была ультрарадикалом. Она утверждала, что в восьмидесятые и девяностые годы шведские политики вели осознанную кампанию по умерщвлению наркоманов.
— А почему они тогда отказывались распространять одноразовые шприцы? Они же знали, что СПИД передаётся через кровь. Ничем не оправдаешь. Сидели, суки, и руки потирали, а люди гибли как мухи. Ты небось и не знаешь, что у нас, если подсел на героин, самая высокая в мире смертность. Как я их ненавижу, этих сучьих бюрократов!
— Для родителей, наверно, был жуткий удар…
— А то! Мамаша до сих пор не оправилась. Они с отцом вскоре после этого разбежались. Типа, друг на друга смотреть не могли… А я ушла из дому. Начала с парнями встречаться… разные попадались…
Так и начиналась её жизнь. Уличные подростковые банды, добывающие деньги шантажом владельцев пиццерий и грабежом ларьков. Она научилась сбывать краденое, мастерски врала полиции, как то раз чудом избежала группового насилия десяти обожравшихся рогипнола идиотов. Она видела, как люди истекают кровью после ночных разборок в метро, спасалась бегством… Со временем она стала известна всем социальным работникам в Южных пригородах Стокгольма. Она была неглупа, поэтому всегда находилась добрая душа, желающая ей помочь. Беда была только в том, что она не хотела, чтобы ей помогали. Она хотела умереть. Иоаким понимал, что всё её отрочество было не чем иным, как отчаянным криком о помощи, но родители после смерти сына точно оглохли. После нескольких лет в детских домах она прибилась к парню на пятнадцать лет старше её и не могла от него отлипнуть, пока суд не приговорил его к пожизненному заключению за предумышленное убийство и ограбление инкассатора («Я-то до последнего воображала, что он невиновен»), И карусель завертелась опять, пока на какой-то вечеринке она не встретила Карстена и не решила влюбиться в плюшевого медведя, специализирующегося на порнофильмах.
— Карстен очень похож на моего отца, оба они алкаши, с той только разницей, что Хамрелль непьющий алкаш, а папаша ещё ой какой пьющий…
В полночь они вышли из ресторана и огляделись. Надо было найти переулок потише — должен звонить Хамрелль. Пока она говорила с ним, он тискал её двадцатидвухлетнюю грудь и рассеянно думал, что мужское безумие стало общественной нормой и женщины, как следствие, тоже обезумели, что он первый раз в жизни видит такую бессовестную лгунью, но это вряд ли её вина… в обществе патриархата иначе не выживешь, единственная самозащита женщины — ложь… Карстен и в самом деле, как и грозился, звонил каждый вечер, ровно в полночь, в самый чувственный час суток, именно в это время Иоакима обуревало желание — но это, казалось, нисколько её не смущало. Она непринуждённо болтала с Хамреллем, и Иоакима это возбуждало ещё больше, он лез ей под юбку
— Не пора ли с ним кончать? — спросил он.
— Ради тебя? Ты с ума сошёл… Если я даже и уйду от Хамрелля, то уж точно не к тебе.
В такси она уснула, положив голову ему на плечо. Ему было очень грустно. Со времени первых месяцев с Луизой он не испытывал такого невыносимого чувства бессилия. Интересно, что делает сейчас его бывшая жена… А Сесилия? Сесилия послала подальше Эмира с его поддельным Кройером… это, конечно, приятно, но и опасно: братики-сербы будут теперь пытаться продать свои культурные раритеты. Но более всего его беспокоило, как дальше пойдёт дело с женщиной, спящей на его плече.
Дом купался в лунном свете. Футуристические декорации строительной техники, бетономешалка и пустые тарные ящики были словно позаимствованы из научно-фантастического фильма.
Он заплатил и разбудил Лину. Остро резанул страх, что она его оставит… Чушь какая, подумал он. Он же не может всерьёз в неё влюбиться, это просто очередной призрак, созданный его богатой фантазией.
* * *
Где-то в недоступных человеческому мозгу переплетениях Интернета, пронизанных волоконной оптикой, а кое-где, в полузабытых трущобных районах, даже и старинными медными проводками… одним словом, в неисчерпаемой энциклопедии документов, файлов и ресурсов уже лежали вороха данных, готовых к путешествию в квартиру на Кунгсхолмене, где их ожидал только что купленный Иоакимом двадцатичетырехдюймовый «iMac». Вся эта информация с ошеломляющей скоростью передвигалась по невидимым автобанам. Протоколы аппликаций и гипертекстовых ссылок обеспечивали браузеру доступ к бинарной бесконечности. В программном обеспечении безраздельно властвовал «Internet Explorer», а среди поисковых моторов — «Google», уже давно превративший сенильную ведьму «Alta Vista» в старый до непристойности анекдот. Сетевые протоколы TCP/IP победили всех менее жизнеспособных конкурентов и открыли совершенно новый мир. Если на рубеже тысячелетий безраздельно царили форумы «Geocities» и «Lunarstorm», то сейчас, весной 2006 года, их вытеснил «Myspace» (а скоро явится и мелкобуржуазная сетевая мечта «Facebook»). Оцифрованные фильмы, разбросанные без всякого порядка на самых разных сайтах, покорно собрались под крылышком «Youtube.com» (а также эротического родственника, «Youporn.com»), более или менее постоянным посетителем которого (в зависимости от градуса своей постмодернистской тоски) был теперь и Иоаким. Здесь можно было найти не просто фото, а видеоклипы, к тому же организованные куда более остроумно, чем на ныне зачахшем сайте «sexxplanet.com» — последний просто оказался неготовым к дарвинистской борьбе за благосклонность подсевших на порнуху посетителей. Решающим фактором в этой кровавой борьбе стали фильмы, и статичные фотки «sexxplanet.com» постепенно становились неконкурентоспособными.
Но сегодня Иоаким на эти сайты не заглядывал (по крайней мере, пока). Он находился в крохотной ячейке, счастливо избежав олигополии «Microsoft», уже дважды за последний год заражавшего его старый компьютер электронным герпесом, который они же сами и предлагали излечить — разумеется, за соответствующую плату. И в этой ячейке если и были голые девочки, то отнюдь не в порнографической их ипостаси. Речь шла о живописи. О плагиате и подделках. Он внимательно читал сайт за сайтом, стараясь не реагировать на отчаянные электронные послания свояка.
Вот, пожалуйста, блог — студент из Лунда, двадцать четыре года, историк искусства, в высшей степени корректный юноша, пишет, как в восьмидесятых годах после голландской эспертизы была поставлена под сомнение подлинность одной из принадлежащих Национальному музею картин Рембрандта «Анастасис». Из заметки неясно, идёт ли речь о плагиате или о копии. «Сеятели» Ван Гога, пишет дальше тот же скрупулёзный студент, тоже подделка. Техническое исследование, проведённое в Париже, показало, что картина написана после смерти художника, возможно, известным фальсификатором Отто Ваккером. На другом сайте показаны сделанные Эрнстом Юзефссоном копии Рембрандта. Говорят, они настолько совершенны, что их вполне можно продать за подлинники. Буше и Коро, читал Иоаким, часто подписывали работы учеников, чтобы помочь им в карьере. А как быть с так называемыми репликатами — копиями собственных работ, написанных исключительно с целью выдоить побольше бабок у помешанных на собирательстве фанатиков?