Куница. Том 2

Оришин Вадим Александрович

Её реакция вызывает у меня облегчение. После случившегося потерять ещё одного друга было бы невыносимо. Я демонстрирую раскаяние, разводя руками.

— Приехал, как только смог... — жестом фокусника достаю из кармана коробочку конфет. — Цветы были бы слишком... навязчивым подарком на выздоровление. Да и не пускают, говорят — источник аллергенов.

Катя мгновенно переключилась на позитивный лад, забрав у меня коробку. Обёртка вступила в неравный бой с жаждущей шоколада девушкой.

— Ничего они не понимают в душевных терзаниях выздоравливающей

девушки.

— Как себя чувствуешь?

— Всё зажило, мечтаю отсюда сбежать, — сосредоточенная на конфетах Катя была слегка рассеянной. — Если среди шоколада там ещё напильник спрятан, чтобы избавиться от решёток — я буду готова тебя расцеловать.

Улыбнулся, присев на свободный стул. Палата была не слишком большой, но уютной. Телевизор, несколько книг. Естественно, никаких решёток не было и в помине, но мысль я понял. Катерина справилась с коробочкой, добравшись до вожделенных конфет, сразу забросив одну в рот.

— Как ты пронёс конфеты? Все, кто приходил, признавались, что злая медсестра на входе всех проверяет.

Хмыкнул, представив, как выглядел в глазах обычного человека. После того, что я сделал ночью, ещё пару дней на мне будут висеть эманации страха. И если магам на них плевать в такой концентрации, то у обычных людей я буду вызывать, вероятно, не самые приятные ощущения. Медсестра, наверное, только и ждала, пока я уберусь.

— Я был мил и обаятелен. Ты же знаешь, я умею располагать к себе людей.

Катя с подозрением на меня посмотрела.

— Почему-то мне кажется, что в твоём голосе отчётливо звучит сарказм.

— Тебе кажется.

Не поверила. Стала серьёзной.

— У тебя самого-то всё нормально? Я не поняла, что произошло, но из меня вытащили пулю.

Вздохнул. Отметил пляску теней в зеркальных поверхностях. Они ждали. Они умеют ждать.

— Да, я хотел за это извиниться. У меня был... конфликт интересов. Поверь, тебе лучше не знать, с кем и из-за чего. Да это уже и неважно. Ты случайно попала на линию огня. Мы на дачу и приехали именно ради уединения.

Катя присела на кровать.

— Но сейчас всё закончилось?

— Да, — киваю. — И...

— Извинения приняты, — вновь улыбнулась девушка. — А теперь понимаю, что ты меня тогда спровадить хотел.

— И не мог сделать это грубо, — подтверждаю и развиваю её вывод. — Вызвал бы обратную реакцию.

— Обязательно. Я бы обязательно подумала, что грубишь ты неспроста, — согласилась Катя. — Вкусные, спасибо.

— Наслаждайся, — поднимаюсь. — Поправляйся побыстрее.

Катя расстроилась.

— Уже уходишь? Знаешь, как мне скучно?!

Догадываюсь. Сам несколько раз валялся в госпиталях, пока не получил возможность отращивать оторванные конечности в полевых условиях.

— Мне огранили время посещения, — соврал.

— Но ты же такой милый и обаятельный, — улыбнулась Катя. — Наверняка сумеешь заговорить им зубы.

Хмыкнул.

— Туше, — снова сел. — Расскажи хоть о последних новостях, а то я совсем из жизни выпал.

Десяток минут мы говорили

ни о чём, делясь всем подряд. Потом появилась медсестра, с опаской, но настойчиво попросив меня покинуть палату, ведь пациентке нужен отдых. Катя была с девушкой категорически не согласна, однако никак повлиять на ситуацию не могла.

Всё тот же лифт. Снова я отгоняю желающих поехать в компании со мной одним лишь взглядом. Двери закрываются. Этаж, второй, третий... Свет гаснет. Это происшествие не вызывает у меня ни удивления, ни страха. Более того, я ждал этого момента.

А когда лампа загорается снова, её свет тусклый и жёлтый. Будто специально подобран, чтобы быть максимально отвратительным для человека. И вместо слегка обшарпанных ДСПшных стенок лифта меня окружают зеркала. А прямо передо мной фигура, сотканная из теней. Клякса черноты на стекле. Клубящаяся дымка и взвесь непроглядно чёрного пепла. Всё это и в то же время ничего из этого. Нечто большее. Пугающий.

У него было много имён, точно больше десятка. Древних тварей забавляла идея смертных о том, что, узнав истинное имя потустороннего существа, можно получить над ним полную безграничную власть. Пугающего тренд не обошёл стороной, он тоже подкидывал людям новый вариант своего истинного имени, даже указывал на очередное вымышленное имя. Часть из них приживалась, часть исчезала в песках истории. Я привык к одному имени и всегда называл его так.

— Я всё пытался понять, почему у меня чувство, что я тебя знаю, — Пугающий не показывал ни своего «лица», ни тем более истинного обличия, продолжая существовать бесформенной кляксой. — Так и не вспомнил.

— Может быть, мы уже знакомы? — ответил я вопросом на невысказанный вопрос.

Клякса дёрнулась, выдавая негодование и нетерпение.

— Вижу, ты знаешь меня. Ты обращался к нам так, будто уже знал, что нужно делать. Но никто из нас тебе этого не рассказывал.

Клякса расползлась, будто существо с той стороны зазеркалья прижалось к щели, через которую наблюдало за реальным миром. Все поверхности закрыла тьма, а из тьмы на меня посмотрела бездна. У истинного страха нет лица, нет обличия, нет голоса. Страх — реакция организма, ожидание угрозы, инстинкт, предостерегающий разум. Пугающий — квинтэссенция страха, всепоглощающее чувство угрозы, присутствия чего-то незримого, невообразимо могущественного и бесконечно терпеливого.

Пугающий — это просвистевшая над ухом пуля, клинок, что разошёлся с твоей шеей лишь на жалкий миллиметр, взрыв, что едва не оторвал тебе все конечности, падающая на тебя скала, приближающаяся морская бездна и оскал хищника, смотрящего в твои глаза. Пугающий — это твой ребёнок, умирающий у тебя на глазах. Пугающий — это крах дела, в которое ты вложил всю жизнь. Пугающий — это предательство лучшего друга и измена любимого. Пугающий — это бесконечное одиночество. Пугающий приходит за секунду до всепоглощающей боли, за секунду до того, как разум сорвётся в штопор безумия, неспособный выдержать страдания и муки.