Купальская ночь, или Куда приводят желания
Шрифт:
– Мама! Мам!
– Митя! Слава Богу!
Она схватила его, сняла с ажурных ступенек поезда и прижала к себе.
– Ну ма-ам… – смущенно протянул мальчик. Да-да, она спохватилась, он ведь совсем вырос, ласки матери его стесняют… И поставила Митю на платформу, все еще держа за плечи. За его глазами ей вдруг почудились другие, давние, любимые.
– Ну что, пойдем. Ты хорошо себя чувствуешь?
Глава 6. Знание как припоминание
Дихлофоски. Вот как их называли, эти пустые алюминиевые баллончики из-под аэрозолей. Главным образом,
– Мы бросали их в костер. Да и теперь пацаны так же развлекаются. Я когда через сад яблочный хожу, частенько их гоняю. Как будто взрослый, – смешливо сощурился Костя, привычно покусывая какую-то былинку. Катя уже знала, что он не так давно бросил курить, и это помогает ему сдержаться. – На каждой дихлофоске обязательно есть надпись «осторожно, огнеопасно» – ну и что может быть круче? Ну, еще можно карбида в бутылку насыпать, воды туда плеснуть, встряхнуть и отбежать. Шарахнет тоже будь здоров!
– Да, – вспомнила Катя. – Мы тоже так делали. Там, знаешь, за фабрикой…
Костя кивнул.
Они не договаривались встретиться, просто так совпало. День на удивление выдался пасмурный, то переставал, но снова накрапывал дождик. Катя крутила педали велосипеда, как вдруг заметила Костину фигуру, замаячившую впереди. Он брел задумчиво, погруженный в себя, и по-хорошему ей стоило проехать мимо. Но соблазн был велик, и она остановилась. Он сказал, что просто гуляет в обеденный перерыв, но Катя чувствовала, что это не совсем так. Она даже честно собиралась уехать, но Костя поцеловал ее прямо посреди улицы и легко переубедил. Теперь они шли рядом, и Костя катил ее велосипед.
– Сколько мы всего вытворяли, как вспомню – так вздрогну. Прыгали на спор с крыши, и с насыпи на станции, когда поезд шел. Патроны в костер кидали. Димону с цигельни глаз такой вот дихлофоской выбило… Димон вообще невезучий. Помню, как пошли строить землянку, и он все по пути ветки сбивал ножом. И под конец себе в коленку воткнул, да так глубоко… Кровища хлещет, а он орет – «пацаны, тащите подорожники!». И мы ведь тащим, дурачье.
Костя подавился смешком:
– Таких лопухов принесли, все в пыли, на то ж и подорожники… И давай лепить. На кровь, на слюни…
– Боже мой, он хоть жив остался? – хмыкнула Катя.
– Он – остался, – вздохнул Костя. – Мне вообще непонятно, как мы умудрились вырасти. Если так вдуматься, сколько обычный мальчишка… ну, что ты так смотришь, девчонки-то реже, согласись!.. сколько раз обычный мальчишка подвергает свою жизнь опасности?
Они уже давно шли мимо низенького забора кладбища. Но, когда Костя остановился у ворот, она удивилась:
– Мы туда?
– Я обещал сегодня прийти. Пойдешь со мной?
– Да. Люблю в обед погулять по кладбищу, – довольно неуклюже пошутила она и сгладила это улыбкой.
С неба сеяло мелким теплым дождем, но бетонные дорожки подсыхали, не успевая толком намокнуть. Под раскидистыми, медово пахнущими липами было и вовсе сухо. Катя и Костя шли мимо могил, оградок, аккуратно прибранных участков и совсем забытых, заброшенных. И от затылка расходилась дрожь, когда Костя тихо, едва слышно называл имена тех, кто тут лежит и кого он знал. Иногда ровесников. Она не могла заставить себя не смотреть на даты и лица на овальных фотографиях.
– Ты прости, что… – он замолчал, не зная, как выразиться.
– Я сама согласилась идти. Вообще-то.
– Просто мне кажется, кто-то должен их вспоминать. Изредка. И когда долго не бываю тут у них, становится не по себе.
Они подошли к ухоженной могилке. Холмик и крест. Фотография
– А вот и Мишаня, – Костя сделал рукой жест, будто знакомил ее. И, поддернув штаны, присел на оградку. Катя опустилась рядом.
Несколько минут молчали, и девушка не решалась заговорить первой.
– Это мой лучший друг. Миша Савченко, – Костя вцепился глазами в лицо на кресте. – Он всегда был старше меня на год, и чуть что, сразу выдавал: «А кто тут старше? Я-а-а». Он так и блеял, как баран, это свое «я-а-а-а». А теперь я старше него на три года.
Катя погладила Костю по плечу. Он повернулся к ней, потом к могиле друга, потом снова к ней, с полуулыбкой:
– Ты бы ему понравилась. Я тебе серьезно говорю! Может быть, нам даже пришлось бы с ним подраться и выяснить, кто лучше тебе подходит.
Улыбка криво соскользнула с его губ, Костя нахмурился. Катя ощущала безмолвие, густое, почти осязаемое, которое всегда висит над кладбищем. Светит ли солнце, поют ли птицы – мертвые всегда молчат, и живым тут неуютно.
Вообще Катя редко думала о смерти: молодая еще, к тому же горожанка. В городе, особенно большом, смерть незаметна. Ни тягостных неповоротливых звуков похоронного марша, ни шествий за катафалком из соседского двора, ни еловых веток и цветов на дороге, которые лежат еще несколько дней, и от которых матери отдергивают детей – чтобы ни дай Бог не наступили ногой, плохая примета. В Пряслене все иначе. Здесь смерть так же непреложна, как и жизнь, и никому и в голову не приходит забыть о ней, убрать за скобки. Ненавистная, горькая, она все-таки полноправна, как и рождение и свадьба. Об этом Катя как-то не задумывалась. Но сейчас ее потрясло даже не это, а то, как много тут лежит таких же, как она, или как Костя. Не больных, не старых. Все эти ребята, и все эти истории, о которых – памятники вдоль дорог и венки на столбах. Кто-то разбился, кто-то утонул, кто-то подрался, кто-то замерз в сугробе, слетел в кювет, помчался на мотоцикле в соседнюю деревню и столкнулся с автомобилем без фар. Еще вчера ты встретил его по пути в парк или на рынке, мимоходом пожал руку, хлопнул по плечу, а послезавтра его уже похоронили… В деревнях таких историй полно, потому что все на виду.
– Ну, я вижу, ты совсем загрустила, – Костя очнулся и заглянул ей в лицо.
– Да уж веселого мало, – согласилась она.
Костя провел рукой по гладкой, мокрой древесине креста.
– Я скучаю по Мишке, если честно. Бывало, засидимся у него допоздна, и тетя Света, мама его, приходит нас разгонять, а он выдает это свое коронное: «Прова-аливай, малышня…» Это он нас с Маркелом малышней обзывал. Взрослый выискался, на год старше… Бесились мы жутко, ясное дело!
И Кате показалось, что Костя действительно познакомил ее со своим лучшим другом. Она представила Мишку так явственно, и эту интонацию, и эту хитроватую улыбку, и вихрастую голову. Ей даже стало казаться, что она знала его раньше, видела мельком несколько раз, рослого, рыжего и задорного.
– А сейчас бы он сказал: «Ну, Костян, салага, даешь!.. Барышню на кладбище притащил. Прова-аливай!», – хохотнул Костя, встал с оградки и протянул Кате руку. – Пойдем, мавочка моя, Мишка прав – поздоровались и ладно, что нам с тобой на кладбище делать?
Дождь перестал, и воздух уже опять наливался влажным зноем. Костя проводил Катю до дома и отправился на работу, условившись встретиться позже. А вечером никто из них, словно по молчаливому уговору, не заикнулся о дневной прогулке по погосту. Катя чувствовала, как много это значило для Кости. И с волнением осознавала, что вряд ли он водил туда кого-то еще из девушек.