Купчино, трилогия

Бондаренко Андрей Евгеньевич

Просто человек, стоявший возле шикарного тёмно-синего автомобиля, был очень-очень серьёзным: возрастом лет тридцати, но с очень внимательными, цепкими и жёсткими глазами. А ещё и с извилистым тёмно-багровым шрамом на правой щеке.

"Правильно, что ушёл. Молодец", - оказавшись за домом, похвалил сам себя Конкин.
– "Связываться с такими харизматичными и суровыми типами - себе дороже. Голову откусят, проглотят и даже справки об освобождении не спросят.... Опаньки! А это ещё что такое? Вернее, кто?".

Справа, за высоким "сетчатым" забором (в котором,

впрочем, имелась парочка прорех), располагалась недостроенная семиэтажка с почерневшими оконными рамами и сорванной - местами - крышей. А между двумя корпусами "долгостроя", рядом с высокой кучей светло-жёлтого песка, играла, опустившись на корточки, маленькая худенькая девочка - лет семи-восьми от роду, светленькая, кудрявая, с задорными косичками, милыми белыми бантиками в крупный тёмно-синий "горошек" и доверчивыми небесно-голубыми глазами...

– Не иначе, подарок Судьбы, - жадно сглатывая похотливую слюну и старательно оглядываясь-озираясь по сторонам, тихонько пробормотал Эдуард Михайлович.
– Вокруг - ни души.... А тело потом можно будет спрятать. Например, в подвале этого "долгостроя". Или же по-простому закидать строительным мусором, которого здесь в избытке.... Привет, малышка!
– громко поздоровался, подпустив в голос медовой патоки.
– Играешь? А не скучно-то - одной?

– Скучновато, - приподняв кудрявую голову и лукаво улыбнувшись, согласилась девчушка.

– А можно - и мне с тобой?

– Можно. Вон - дырка в заборе. Пролезай, дяденька...

Через полторы минуты Конкин оказался на территории недостроенного жилого комплекса: подошёл к песчаному холмику, ещё раз огляделся по сторонам, а после этого вкрадчиво поинтересовался:

– Как тебя зовут, пигалица?

– Шуа, - странным образом прошелестело в его ушах.

– Как-как?

– Шу-а-а-а...

– Словно зимняя вьюга пропела...

– Ага, похоже, - согласилась девчонка.
– Словно вьюга, метель или пороша. Или же все они - общим хором.... Так мы будем играть?

– Обязательно будем.... Только как - без совочков и...э-э-э, формочек для куличиков?

– У меня всё есть. Там, - мотнула в сторону своими симпатичными бантиками-косичками Шуа.
– Пойдём, дяденька в кепочке, поможешь мне принести.

– Конечно, пойдём...

Эдуард - на ватных ногах - шагал вслед за худенькой девчушкой, а в его непутёвой голове бились жаркие и возбуждённо-бестолковые мысли: - "Ох, уж, эти бантики "в горошек"! Ничего более завлекательного не видел в своей жизни. Готов идти за ними куда угодно: хоть на край Земли, хоть к сковородкам Адским...".

Шуа повернула за угол "долгостроя" и, не оборачиваясь, проследовала за приоткрытую ржавую металлическую дверь, ведущую, судя по короткой бетонной лестнице, в подвальное помещение.

"Это - Судьба!", - монотонно застучало в голове.
– "Судьба, Судьба, Судьба, Судьба...".

В подвале царил вязкий сизо-лиловый полусумрак.

"Плохой и страшный цвет", - внутренне передёрнулся Эдуард Михайлович.
– "Нездешний

и потусторонний какой-то. Словно бы сама Госпожа Смерть ненавязчиво бродит где-то совсем рядом.... Сзади что-то стукнуло-щёлкнуло. Это дверь захлопнулась. То бишь, закрылась на замок.... О-па! Вокруг стало светло-светло. Только откуда идёт этот мягкий светло-жёлтый свет - непонятно...".

Шуа, скрестив тоненькие ручонки на груди, стояла у противоположной бетонной стены: стояла, смотрела на него и улыбалась. Только глаза теперь у девчонки были не светло-голубыми и доверчивыми, а угольно-чёрными, неподвижными и равнодушными. Да и её злую насмешливую улыбку никак не тянуло называть - "детской".

– Гав-в!
– раздалось где-то рядом.

Конкин заинтересованно повернул голову на звук и недовольно поморщился: возле кучи битого кирпича сидел и добродушно таращился на него низкорослый чёрный скотч-терьер.

– Этой мой верный Страж, - охотно пояснил мелодичный голосок.
– Так зовут этого славного пёсика...

"Страж, понимаешь. От горшка - два вершка...", - мысленно усмехнулся Эдуард.
– "Значится так. Сейчас, мягко-мягко улыбаясь, подойду к собаке. Одного удара каблуком по голове должно хватить.... После этого кинусь к девчонке и слегка придушу. Пока - только слегка. Потом раздену её и разложу. А в рот носовой платок затолкаю - чтобы не кричала, когда придёт в себя...".

В ушах резко щёлкнуло, а перед глазами поплыли, неуклонно расширяясь, жёлто-фиолетовые круги. А ещё ярко-алые и изумрудно-зелёные спирали, неуклонно переплетаясь между собой, замелькали. Круги - расширялись. Спирали - переплетались. Всё расширялись и переплетались. Переплетались и расширялись...

Когда же все они (круги-спирали), наконец-таки, пропали, то никакой девчушки с бантиками "в горошек" у бетонной стены уже не было. Более того, на её месте стояла, небрежно опираясь на кривой чёрный посох, древняя старуха в драных лохмотьях, по которым шустро ползали-шевелились жирные молочно-кремовые вши. А ещё у старой карги наличествовал приметный нос: длинный, крючковатый, очень мясистый и весь усыпанный крупными разноцветными бородавками.

– Разыграли, значит?
– неуверенно выдохнул-предположил Конкин.
– Ну, да, конечно. Меня на зоне предупреждали, что, мол, в Купчино хватает - всяких шутников и доморощенных мистификаторов.... Ладно, уели. Спасибо за науку.... Пойду я. Чай, и другие дела отыщутся...

Эдуард Михайлович попытался развернуться на сто восемьдесят градусов и с ужасом осознал, что ноги (да и другие части тела), его больше не слушаются. Совсем. Вот и правая ладошка безвольно разжалась, а старенький чемодан - с громким стуком - упал на бетонный пол.

– Другие дела?
– насмешливо прошамкала беззубым ртом противная старуха.
– Это ты, милок, малость размечтался. Нет у тебя больше дел. Да и быть не может. Никаких. Ни больших, и ни малых. Ни важных, и ни пустяковых. И не будет никогда. Дошалился ты. А ещё и допрыгался, - резко вытянула вперёд правую руку...