Купчино.Трилогия
Шрифт:
Трамвай тронулся и, проехав с километр по улице Ярослава Гашека, остановился - перед поворотом на Купчинскую - напротив "Двух капитанов". В вагон, отчаянно работая локтями, просочилась очередная порция пассажиров.
– Пока двери не закроются - дальше не поеду!
– злорадно хмыкнув, объявил простуженный голос вагоновожатого.
– Трамбуйтесь, земляки! Активней, мать вашу, трамбуйтесь!
Следующая остановка, ещё одна. Свернув на улицу Димитрова, трамвай остановился. Начался очередной пассажирский штурм.
– Да, вы совсем обленились,
– возмутился вагоновожатый.
– До вашего дурацкого митинга, земляки, рукой подать. И пешочком могли бы - по свежему зимнему воздуху - прогуляться. Или, на худой конец, дождаться следующего состава, если ноги больные.... Ну-ка, отошли от трамвая, вашу мать! Кому, блин, сказано?
"Хреновые, тревожные и дурно-пахнущие дела", - всерьёз запечалился Сомов.
– "Митинговая заявка была оформлена на полторы тысячи человек? Ну-ну. Позвольте не поверить...".
Наконец, доехали до перекрёстка Димитрова и Бухарестской. Практически все пассажиры - дружно и весело - покинули трамвай.
Вокруг было людно и очень шумно. Температура окружающего воздуха вплотную приблизилась к нулевой отметке. С блёкло-серого зимнего неба продолжали падать одиночные снежинки - неправдоподобно-большие, лохматые и разлапистые.
Вся обочина (и частично тротуары), была плотно заставлена разномастным автотранспортом. Где-то вовсю, позабыв про реалии, тенденции и модные тренды двадцать первого века, наяривала разухабистая гармошка, и скрипучий старушечий голос самозабвенно орал матерные частушки. С другой стороны доносился-долетал магнитофонный "Интернационал": - "Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов...".
Тёмно-синий забор - по прямому и строгому указанию Главы администрации Фрунзенского района - был заранее демонтирован и сложен аккуратными высокими стопками на берегу злосчастного пруда. А рядом со скромным строительным вагончиком гордо и независимо возвышалась солидная трибуна, сколоченная - со знанием дела - из толстых сосновых досок.
– Настоящее чудо современной архитектуры!
– восторженно объявил дедок бомжеватого вида, шагавший рядом с Пашкой.
– А как приятно пахнет свежей сосновой стружкой! Прелесть! Правда, майор?
– Правда. Прелесть...
Всё, вроде бы, шло нормально. Посты - и местные и районные - были дисциплинированно выставлены в нужных местах. Никаких эксцессов и происшествий не наблюдалось. Полицейские, лениво переминаясь с ноги на ногу, откровенно скучали. Граждане и гражданки, язвительно пересмеиваясь, беззаботно кучковались. Неправдоподобно-крупные и разлапистые снежинки опускались с неба.
Сомов заметил жену, бравшую интервью у какого-то худосочного очкастого субъекта в кожаной кепке, но подойти так и не решился, Александра фанатично обожала свою профессию и люто ненавидела, когда её - без веских на то причин - отвлекали от любимого дела.
– Павел Сергеевич!
– позвал властный голос.
– Господин майор! Подойди, пожалуйста, к нам.
Между строительным вагончиком и новёхонькой
Пашка, ободряюще подмигнув на прощанье разговорчивому дедку, подошёл, вежливо поздоровался со всеми за руку, доложился, мол: - "Всё идёт по плану...", после чего спросил:
– А где подполковник Назаров?
– Пошёл нежных москвичей встречать, - презрительно поморщился Бокий.
– Дабы - с непривычки - не затерялись в толпе. Народу нынче набежало - тысячи, наверное, три. Если не больше. Мест не хватает. Уже пару сотен обывателей, ни у кого не спрашивая разрешения, переместились на лёд замёрзшего пруда. Как бы, не дай Бог, не провалились.... А в заявке значилось - полторы тысячи. Есть, конечно, формальный повод - отменить митинг. Но, честно говоря, боязно. Как бы купчинская революция, мать её, не началась. Да и разнообразной прессы прибыло - как собак нерезаных. Телевизионщики, мать их засранцев, всюду шастают...
– Россияне, земляки, проявляйте гражданскую сознательность!
– долетел, усиленный мегафоном, голос лейтенанта Савченко.
– Прекращайте распивать крепкие спиртные напитки в неположенных местах! Это является противозаконным!
В ответ на лейтенантский призыв раздался звонкий свист, сопровождаемый дружным улюлюканьем.
– До назначенного времени осталось примерно тридцать пять минут, - зябко передёрнул широкими плечами заместитель Главы районной Администрации по молодёжно-спортивной политике.
– Но, честно говоря, как-то неуютно. Может, уже начнём?
– Неплохо было бы, - вздохнул Толстый бастард.
– Но, к сожалению, нельзя. Велено дождаться московского депутата. Шеф чётко и однозначно сказал на вчерашнем совещании, мол: - "Без Митрофаненко, мать вашу, не начинайте...".
– А где он сам? В смысле, районный Глава?
– Умный. Напросился на экстренный приём к Губернатору. Теперь, ежели что, отмажется. Мол: - "Лично не присутствовал на гадком мероприятии. Был занят делами государственной важности...". И это, между нами девочками говоря, нормально. Для Главы района, я имею в виду.
– Господин Митрофаненко задерживается, - нейтрально зевнув, сообщил Сомов.
– Я его, суку вальяжную, минут сорок пять тому назад видел возле метро "Купчино". Попивал, никуда не торопясь, испанское винишко в одном из заведений местного общепита. Видимо, жажда - в дороге дальней - замучила.
– В каком конкретно заведении?
– В "куриной" закусочной, работающей по тупым американским стандартам и калькам.
– Шалава наглая и отвязанная!
– неожиданно разозлился Николай Фёдорович.
– Опять взялась за старое? Вот, ужо, я ей устрою! Напомню - о печальной участи Дездемоны.... Ладно, не будем ждать господина депутата. Начинаем прямо сейчас.... Отставить возражения! Принимаю всю полноту ответственности на себя. За мной, господа и товарищи!