Купите книгу – она смешная. Ненаучно-популярный роман с элементами юмора

Сенцов Олег Геннадьевич

К слову сказать, Джимми, несмотря на свой постоянный обет молчания, периодически выплескивал на людей накопившиеся мысли или знания. Видно, внутри у него им становилось тесно, и, чтобы куда-то можно было запихнуть новые, ему просто было необходимо с кем-то поделиться старыми. Но вы не сочтите Джима за ходячую энциклопедию, такого мистера-всезнайку, который знает кучу чужих мыслей, но не имеет ни одной своей, стоящей. В период сбрасывания Джимом лишних знаний в атмосферу можно было обнаружить путем анализа, что все они были им как следует переработаны, с добавлением своих идей, причем, иногда ему удавалось выдвигать полностью свои теории, ну или мне тогда казалось, что они полностью его. Просто иногда моя вера в знания Джима Гаррисона была столь непоколебимой, что скажи он мне, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, – я бы поверил бы безоговорочно, даже если бы на самом деле это было не так.

Но одной из моих самых любимых теорий Джима была та, которую он высказал в седьмом классе накануне каникул, когда мы отличным майским днем, после

уроков, пошли за город и валялись там в поле. Все было вроде бы прекрасно: и солнце, и трава, и ветер, и какие-то птички то щебетали, то принимались летать туда-сюда, но я ничего этого не замечал – я был расстроен, что у меня по геометрии за год выходила в лучшем случае тройка. И это будет уже шестая тройка в табеле, а минимум троек, по словам тетушки Джинджер, был уже мною исчерпан еще в прошлом году, поэтому желанная летняя поездка в луна-парк оказалась под реальной угрозой срыва. Джим спросил у меня, чего я такой кислый, ведь все вокруг так прекрасно! Хорошо ему было говорить, ведь ему ставили пятерку лишь за то, что он приходил на экзамен! И я ответил, что настроение препаршивое, по геометрии будет трояк, в луна-парк и на ярмарку, скорее всего, не возьмут, и вообще все вокруг какое-то дерьмовое, и сплюнул.

– Даже этот прекрасный день? – от всей души изумился Джим.

– Этот день в особенности! Ниче в нем особенного нет, кроме того, что он дерьмовый, а впереди еще куча таких же, – и я плюнул вверх, но так, чтобы плевок по баллистической траектории попал на ближайший дерьмовый цветок. Но я промазал.

– Ты неправильно живешь и мыслишь, Билли! – Джимми не переставал мне удивляться, не плевался и обоими этими вещами тогда начал меня раздражать.

– А ты, значит, правильно?

– И многие живут вот так, не радуясь, – Джимми умел продолжать свою мысль, не обращая внимания на сопротивление собеседника. – Не понимая, что вся наша жизнь, точнее все, что мы в ней делаем, – это пашем на эндорфин.

– На кого? – я аж приподнялся на локтях. Я знал всех богачей нашего городка и всей округи, потому что планировал рано или поздно разбавить их общество кислых лиц своим присутствием, но с такой мерзкой фамилией не мог вспомнить ни одного.

– Не на кого, а на что! На эндорфин. Это так называемый «гормон счастья», он вырабатывается у нас в мозгу, и когда вырабатывается, то мы чувствуем себя счастливыми.

– И когда он вырабатывается? – не слишком веря, уточнил я.

– Когда в нашей жизни происходят хорошие, приятные вещи. Мы получили пять по геометрии или нашли сто баксов, или нам сказали, что нас все равно возьмут в луна-парк, и так далее. Всегда, когда с нами происходят приятные нам вещи, наш мозг вырабатывает сам себе эндорфин и тихонечко там радуется в своей черепной коробочке, и мы заодно с ним, потому что человеческая личность тоже живет где-то там, в мозгу… Так вот, мы начинаем чувствовать себя счастливыми не потому, что нашли стодолларовую бумажку с портретом улыбающегося дядьки Бенджи, а потому, что мы сами себе скомандовали, что найти сто долларов – это хорошо, и мозг по команде начал вырабатывать эндорфин и там ты с ним в обнимку, оба стали резко счастливые, не на всю жизнь, конечно, так, на некоторое время, но, тем не менее – счастливыми! Ну и вот, все, все, что мы делаем в этой жизни, по большому счету направлено на то, чтобы кайфовать от выработки эндорфина в мозгу. И уровень кайфа зависит не от произошедшего события, а от нашего, а в данном случае твоего отношения к нему. Найди ты два цента, ты был бы счастлив?

– Не особо…

– А сто долларов? А тысячу?

– Конечно, о чем речь!

– Так вот в том-то и дело, что Рокфеллер бы за ста долларами даже и не нагнулся. Хотя Рокфеллер бы как раз бы и нагнулся, но разогнувшись, он не был бы счастлив, понимая, что пока он нагибался, его контора заработала за это время ему еще тысячу, а он всего сто, и он посчитал бы, что остался в убытке, и еще больше бы расстроился. Но дело не в этом, а в том, что событие с вами вроде одно и то же происходит, но ты вырабатываешь эндорфин и кайфуешь, а он нет, ему надо как минимум миллион найти, чтобы он хоть какое-то удовольствие получил.

– Ну, ты сравнил… с Рокфеллером, – этот пример меня явно никак не зацепил и ни в чем не убедил, и тем более в том, что надо скакать от радости от того, что я знаю, что мне скоро светит по предмету о черчении дурацких треугольничков.

Видя, что меня не проняло это сравнение, Джимми не сдался, а поискал кое-кого поближе:

– Хорошо, ты знаешь Энди?

– Того слепого пацана с улицы Роз? – уж с ним-то Джим точно не сможет меня сравнивать – парень с рождения ничего не видит, ходит с палочкой и ста долларов не найдет никогда, поэтому эндорфин ему вообще не светит ни при каких вариантах.

– Да, он самый, – не унимался Джим. – Так вот, ты лежишь тут и стонешь о своей тройке, и не замечаешь всей этой красоты кругом – солнца, неба, травы. А Энди всего этого никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увидит. А если бы и увидел, то наверняка сошел бы с ума от счастья. Он бы получал удовольствие от разглядывания каждой травинки, каждой букашечки и ее какашечки, он получил бы такую дозу эндорфина, что поначалу был бы самым счастливым мальчиком на земле. Но у него никогда этого не будет, а ты уже это все имеешь и не хочешь быть счастливым! А он никогда не будет иметь, и, тем не менее, он все равно пытается быть счастливым – я вчера шел по его улице и видел, как он сидел на скамейке перед своим домом,

читал книгу для слепых и улыбался. А потом две маленькие соседские девочки взяли его за руки и бегали с ним по дороге, и он радовался и смеялся, потому что уровень эндорфина у него в мозгу зашкаливал. Он может получать удовольствие от простых вещей, и я могу, и ты сможешь, если перестанешь расстраиваться по пустякам, или что еще хуже – постоянно изображать из себя крутого парня, выпускать из себя дым и напускать важный вид. Я видел однажды одного мальчика, у которого есть все, ну, вот вообще все – мы ездили к родственникам в Даллас и жили у них несколько дней. Они очень богатые, очень, у них огромный особняк, самый большой в районе, и у их единственного сына (я был тогда помладше, а ему было как нам сейчас) уже тогда было все, даже собственная машина. Водительских прав у него еще не было, а машина была, и говорят, что это уже третья – предыдущие две продали, потому что они ему разонравились, да и третьей, когда мы приехали, он был уже недоволен. А кроме этого он был недоволен и всем остальным, и был очень несчастным. У него было все, но он ничем не был доволен и не знал, что ему еще надо, чтобы стать счастливым. Но он не умел получать удовольствия не только от простых вещей, но и от всего того огромного количества интересных вещей, что он имел, в том числе и от машины. Не умел и всё, и был несчастен. Очень. А там, на той же улице, ребята играли в футбол и были счастливы, все, что у них было – это мяч, игра и они сами. И они от всего этого получали столько удовольствия, ну просто море, и с эндорфином у них тоже все было в порядке. Я пытаюсь донести это до своего отца. Но он не понимает. И если мы едем куда-то далеко, то он долго ищет самую дешевую заправку, чтобы сэкономить доллар, нервничает, раздражается – не хочет быть счастливым, получать кайф от дороги, от путешествия, от своих пассажиров. Сам эндорфин не вырабатывает и нам с мамой не дает! Он считает, что получит удовольствие или свою дозу эндорфина потом, когда сэкономит этот доллар или тогда, когда будет его тратить – он же бонусный! Но он не получает удовольствия ни когда ищет заправку, ни когда экономит этот несчастный доллар, ни когда потом прощается с ним. И вместо того, чтобы получить три раза свою среднечеловеческую порцию эндорфина, он ее вообще не получает и поэтому живет несчастливо, ища причину в несэкономленном где-то долларе.

– По-твоему, все богатые люди несчастные, а бедные счастливые? Что-то я давно не встречал счастливых бедняков!

– Да нет же! Есть и среди миллионеров вполне счастливые люди, а среди нищих полно несчастных. Но это не зависит от их положения, это зависит от их отношения к жизни! Просто надо сосредотачиваться не на стремлении к обладанию какими-либо вещами самими по себе, в том числе деньгами или положительными отметками по геометрии, а на получении удовольствия от них. А если ничего нет, то тоже не беда – солнце, небо и ветер для всех общие, они всегда под рукой и от них всегда можно получить свою порцию эндорфина.

Я внимательно выслушал тогда Джима, но все равно побрел потом, после этого долгого разговора домой все равно грустным. Я не сразу принял теорию Джима под названием: «Все мы пашем на эндорфин». В тот год я таки получил по геометрии свою законную тройку, меня долго ругали и попрекали ею, но все равно потом взяли с собой на ярмарку в луна-парк. Но там я почему-то не был счастлив и не получил особого удовольствия, аттракционы за год порядком пообветшали, а несколько любимых вообще не работало, и от тех, что были, уровень эндорфина как-то особо не повышался.

Но постепенно я начал ловить себя на мысли, что не получаю удовольствия от, казалось бы, вещей, которые должны были приносить очевидную радость, а от всякой ерунды я бываю иногда счастлив. Счастье наступает иногда в такой момент, когда его и не ждешь – бах, порадовался какой-то мелочи, улыбнулся и уже счастлив, чувствуешь, как там мозг эндорфинчиком уже балуется и тебе самому становится хорошо. И я начал стараться получать кайф от всего, от всяких мелочей, даже от того, от чего раньше бы расстроился – я терял мелочь, что мне давали на обед в школе, и не расстраивался, а получал удовольствие от того, что просил у Джима или еще у кого другого сэндвич. Я получал двойку, шел домой и радовался тому, что могу ходить. Я ложился спать и кайфовал от того, что у меня есть отдельная комната, от того, что мне было что есть на ужин и по ночам нас не бомбят. Я засыпал счастливым от того, что знал, что, возможно, увижу прекрасные сны. Я начал глядеть вокруг себя совсем другими, счастливыми глазами и увидел рядом прекрасных и тоже счастливых людей – это и тетушка Джинджер, получавшая удовольствие и от своей торговли, и от походов в церковь, и даже от выходок своего мужа. Тот вообще был со всех сторон счастливым человеком, но о нем чуть позже. Я видел, какими счастливыми глазами смотрит на этот мир Джим, и я был благодарен ему за то, что он так научил смотреть и меня. Но я также начал замечать вокруг себя и кучу глубоко несчастных людей, которые жили, как им казалось, очень несчастной, серой жизнью, сами не понимая, что это только их вина, что они так живут и не в состоянии получать от жизни свою дозу кайфа. Они не понимали, что все мы пашем на эндорфин, что это и есть главное предназначение любого человека – быть счастливым! Правда, вот многие из людей не совсем правильно понимают этот лозунг, тратя время на физические, а зачастую физиологические удовольствия: карты, выпивку, женщин, получая какую-то дозу не того кайфа и мучаясь потом по утрам угрызениями совести, похмельем, долгами и венерическими болезнями.