Купленная. Доминация
Шрифт:
— А душ, Ки-ир. Ну, пожалуйста.
— А потом Лерка его захочет принять…
— А мы вместе, по-быстрому. Можешь и ты к нам присоединиться за компанию.
— Нет уж, увольте. Десять минут на все про все, и чтобы я вас здесь больше сегодня не видел и не слышал.
— Точно тебя та Стрекоза покусала.
— Двигай уже попой и не тяни понапрасну время.
Стрекоза? Что за чушь? С чего мне так ее называть? Я явно этой ночью переборщил с алкоголем и, судя по всему, не только с ним.
Я снова
— Кирилл? — раздался удивленный голос матери.
Я бы тоже сильно удивился, если бы мне, скажем, именно сейчас вдруг позвонил собственный отец. Обычно мать названивала нам обоим, когда испытывала в этом личную потребность и это случалось куда чаще, чем ответную потребность звонить ей испытывали мы.
— Привет, мам. Надеюсь, ни от чего важного тебя там не отрываю? — мой взгляд рассеянно скользнул по глянцевой поверхности стола. Вначале задержался на отражении собственного слегка отекшего лица, а потом "просочившись" и через него, сквозь зеленое стекло столешницы, остановился на нетерпеливо постукивающих о пол голых ногах. Знала бы родная мама, в каком виде я ей сейчас названиваю.
— Да нет, все нормально. Что-то случилось, Кирюша?
Я чуть не крякнул. Ну сколько можно меня так называть? В пятьдесят тоже буду для нее неизменным Кирюшей?
— Ага, как обычно. Ты, случайно не знаешь, где сейчас отец?
— А позвонить ему самому и спросить его об этом лично?
— Проще дозвониться до Папы Римского, чем до него. — почти неосознанно, на каком-то необъяснимом рефлексе, я принялся елозить пальцем по столешнице, в попытке оттереть едва заметные пятна то ли от высохшей воды, то ли от жира. Что-то их оказалось неожиданно много. Я даже начал оглядываться по всем направлениям окружающей комнаты, присматриваясь к маркой поверхности кухонной мебели.
— Ты же знаешь, насколько это нереально.
— Насколько мне известно, он сейчас в Сочи. Вернется только завтра.
— Во сколько и куда?
— Думаю, он и сам не сможет сейчас дать на твой вопрос четкого ответа. У него же вечно семь пятниц на неделе. Каждая минута вроде расписана, но уже через другую меняется в диаметрально противоположную сторону.
— Даже на выходных не может определиться с четким расписанием рабочего графика. Зато меня постоянно выдергивает, когда я все четко распланирую и предупрежу всех и каждого, чтобы никто меня в это время не доставал.
— Не забывай, он твой отец и ему виднее, когда к тебе обращаться и что от тебя требовать.
Ну, конечно,
— Спасибо за напоминание об этом в который уже раз и за то, что ничем не смогла мне помочь. Буду тогда его искать по другим источникам.
— Думаю, если он так завтра и не заедет домой, то, как обычно остановится на квартире своей любимой сталинской высотки на Котельникова. Ему же оттуда до работы рукой подать.
А вот это было уже намного ближе к теме. Но перепроверить потом не помешает.
— Спасибо еще раз, мам. Ты мне здорово помогла.
— Если полетишь в Куршавель, сразу мне позвони, как доберетесь до гостиницы. И не вздумай пить перед тем, как станешь на лыжи. И лучше на лыжах катайся, а не на той жуткой доске.
— Хорошо, хорошо. Тем более что вся поездка уже с утра находится под большим вопросом.
И все равно она будет мне названивать до отлета и после. Все ее просьбы — это так, лишь бы потянуть подольше время.
— Пока, мам. Мне тут по второй линий звонят. — я невольно поморщился, поскольку врать матери — не самое разумное, что может сделать ее непутевый единственный сынуля. Но, учитывая, сколько и как ей врет отец (представить даже страшно сколько уже долгих лет), то я на его фоне просто непорочный святоша с ослепительно сияющим над головой нимбом. Совесть от этого, конечно, чище не станет, но других способов себя успокаивать я пока еще не нашел.
Над следующим в списке звонком я уж точно долго думать не стал. Набрал его практически автоматом.
— Кариночка, любовь моя безответная. А куда это ты так надолго пропала?
— Я пропала? Я думала ты мне уже давно с кем-то изменил. Почти две недели ни звоночка, ни малюсенького сообщения.
— Две недели? — я аж откинулся на спинку стула, едва не присвистнув и не поверив собственным ушам, но не переставая при этом лыбиться до ушей во все тридцать два. — А я-то думаю, что не так с моей квартирой.
— Вот и я все это время переживала. Небось зарос там весь паутиной и покрылся горами пыли без меня.
— Что-то в этом роде. Ты же приедешь меня спасать? Иначе, еще пару часов в этом сральнике и у меня начнутся необратимые приступы мизофобии.
— Ох, ну как я могу отказать моему самому любимому клиенту. Уже еду, дорогой, практически лечу.
— Жду, надеюсь и держусь из последних сил. Только поторопись, пожалуйста, ибо лишь тебе подвластно меня спасти от неминуемой гибели из этих жутких залежей грязи.
— Главное, не паникуй. Я тебя обязательно из нее вытащу. Потерпи совсем чуть-чуть, мой птенчик.