Купленная. Игра вслепую
Шрифт:
Может поэтому я и не смогла не прочувствовать всеми сенсорами своих воспаленных нервов и эмоций вложенный Глебом в его рассказ не сколько "скрытый" смысл, а именно пережитые им когда-то противоречивые моменты взлета и падения? Поскольку звучавшая в его голосе ирония не предвещала ничего хорошего. Шокирующее откровение мужчины, в которого я чуть было сама когда-то не влюбилась, бьющие наотмашь по самым уязвимым точкам психики скрытой в них болью и… ненавистью. И каким бы апатичным голосом он все это сейчас не говорил, догадаться, через что ему пришлось в свое время пройти — не составляло ровным счетом вообще никакого труда. Казалось, я сама сейчас все это проживала, пропуская по своим нервам высоковольтным током циклические удары-разряды из чужих чувств и разрывающей на атомы душу боль.
— Не даром говорят, счастье — в неведенье. Возможно, где-то очень глубоко на подсознательном уровне я и чувствовал тщательно скрытый
Пауза. Пусть и небольшая, но настолько красноречивая, что не почувствовать вложенную в нее эмоциональную экспрессию просто невозможно. Наверное, я уже догадалась обо всем практически сразу же, пусть и не позволяла своему шокированному разуму делать преждевременных выводов раньше положенного срока. Но, разве, кто-то запрещал мне это делать? Я же не подавала при этом голоса, как и не думала перебивать Глеба неуместными замечаниями-вставками. Вопрос в другом. Хотела ли я узнавать всю правду до конца? Да и был ли у меня для этого хоть какой-то мнимый выбор?
— Нас всегда воспринимали, как что-то нераздельное, неразлучное или одно целое, будто мы изначально родились тройней, а не двойней, разве что от двух разных матерей. Даже спрашивали по привычке, как это обычно бывает в многодетных семьях, мол, "где твой брат или сестра?", а в нашем случае еще и "где ваша Стрекоза?", потому что об этом мог знать только ты или сразу оба. Мы и сами так друг друга и воспринимали, как и не могли представить, что все могло быть как-то иначе. Всегда вместе, всегда не разлей вода. Причем Валерку в училище так и станут все называть Тенькой, а уже после института, в более серьезных кругах — коротким и не таким уж и шуточным титулом Тень. Представить Инквизитора без его вездесущей Тени было так же сложно, как и нашу детскую троицу из прошлого без кого-то одного из нас троих. Я и сам частенько забывался, если его не было по каким-то причинам рядом, чисто на интуиции то и дело обращался к его пустому месту. И, наверное, делал это еще где-то года три, не меньше, после его кончины. Догадаться, что он был влюблен в Риту, как и я, было так же легко, как и вычислить главного лидера в нашей намертво сплоченной троице. Все были еще до нашего поступления в школу уверены на все сто, что именно я буду с ней и без особого напряга завоюю ее сердце. Оно и не удивительно. Валерка всегда выбирал третьи роли, хотя по интеллекту не уступал всем вместе взятым отличникам нашего класса. Просто был чрезмерно тихим и старался не выделяться. Таких замечают не по экстравагантным поступкам, а по "скромным" делам. И то… без пресловутого тихого омута даже здесь не обошлось. Он же никогда не лез вперед, как и никогда не заявлял на кого-то или что-то своих законных прав. А Стрекозу и вовсе любил так тихо и беззаветно, что поди еще попробуй догадайся о его истинных чувствах, что называется, со сто тысячного раза. Конечно, я не воспринимал его, как за возможного соперника ни разу и ни при каких, даже самых абсурдных раскладах. Да он и не пытался что-то предпринимать со своей стороны. Как говорится, не рыпался и не искал на свою задницу заведомо провальных приключений. Тут он был стопроцентным прагматиком от и до. Никогда не полезет в явно проигрышную авантюру и сделает все возможное, чтобы и других в нее не занесло. Разве что в этот раз сумел сделать нечто невообразимое даже для себя. Хотя… не удивлюсь, что как раз поэтому он и пошел на весь этот безумный риск, с учетом шокирующей для многих неожиданности. Потому что никому бы и в голову не пришло заподозрить его в измене или предательстве не то что родному брату, а самому Инквизитору…
В этот раз пауза затянулась куда осязаемей, ощущаясь намного невыносимей изначально пройденных минут и лишь слегка приоткрытой завесы над давно похороненными тайнами. Теперь, с каждой фразой Глеба и гулким ударом собственного сердца терпеть все это становилось слишком невыносимо и буквально через нехочу. Особенно оплетающее тугими нитями невидимой паутины эмоциональное напряжение, проникающее под кожу и в нервы острым
Не помогали даже попытки отвлечься на визуальные картинки за окном или хотя бы как-то частично переключить на них свое взбудораженное внимание. Кажется, за последние полчаса (а может и больше) я успела пройти все стадии мнимого заболевания тяжелой формой гриппа — от ломающей кости подкожной лихорадки, до дичайшего желания сдохнуть. Это был воистину нереальный кошмар, от четкого понимания, куда на самом деле клонил Глеб и какую цель преследовал. И нет. Он и не думал меня запугивать. На деле, ему было плевать на все то, что я сейчас испытывала. Он уже давным-давно все для меня решил. А вот на счет всего остального… Все эти его затянутые истории-откровения — это как… вынужденная доза горького лекарства для него самого. Ядовитый эликсир собственного изготовления, который необходимо принять до самой последней капли. Попытаться уже который раз за всю его немалую жизнь отравить в себе то, что никак не желало умирать даже при наличии мертвых свидетелей с давно умершим прошлым.
— Но что самое омерзительное во всей этой истории, это когда тебе приходится узнавать о предательстве далеко не одного или двух близких тебе людей, причем где-то через семь лет после свершившегося. — когда Глеб снова заговорил, таки решив продолжить свою мозгодробительную историю заново окрепшим голосом, я чуть было не дернулась всем телом и не вжалась затылком в спинку кресла. Хотя хотелось очень-очень сильно, как и зажмуриться, так и… дать волю душившим меня слезам. — Бл*дь, семь лет… Практически уже знать, но тупо игнорировать все имеющиеся предпосылки-улики. Наверное, мне просто не хватало задокументированного нужным специалистом доказательства. Ага, с подписью и штампом, который я впоследствии и получил в специализированной швейцарской клинике, где в тихую пытался выяснить, почему Рита не может забеременеть от меня во второй раз. Там-то мне наконец-то и открыли глаза и на всю мою несостоятельность, как неполноценного, в плане пожизненного пустострела, и мужика, и рогатого супруга.
Я все-таки не удержалась и отвернулась к окну, таким вот примитивным образом попытавшись спрятать побежавшие по щекам слезы. Ведь как бы спокойно Стрельников-старший сейчас не рассказывал о давно пережитых кошмарах собственного становления, я не могла не чувствовать в его голосе триумфального ликования изголодавшейся по свежей крови Тьмы.
ГЛАВА девятнадцатая
Казалось, этому откровенно убийственному ужасу не было ни конца, ни края. Как будто Глеб не просто вскрыл очень старый и давно им забытый нарыв, а выпустил на волю нечто пострашнее застоявшегося гноя. И теперь заставлял впитывать все эти ядовитые испражнения с удушающими парами, в виде принудительной пытки ко всем уже сделанным им ранее наказаниям. Видимо, иначе он и не мог. Ведь я пока единственная, кто избежал заслуженного мною по праву священного возмездия. И теперь-то он точно не отступит, пока не закончит начатую им еще несколько недель назад назидательную игру. А вот была ли это уже заключительная партия с последним ходом перед неизбежной с его стороны победой? — этого я как раз и не знала.
Поэтому и не пыталась что-то делать или что-то говорить. Ухудшать собственное положение, понимая, что любое брошенное мною с горяча слово может стоить еще нескольких ни в чем невиновных жизней, сколько стоило в свое время другим жертвам Глеба Стрельникова.
О, нет, он вдруг резко съехал с изначальной темы, решив вернуться в более ранние воспоминания. Пройтись по своим отцовским чувствам к Киру, переполнявших его после рождения столь долгожданного наследника и о том, в каком раю он успел прожить все первые годы своего абсолютного неведенья. Сколько готов был дать своей жене за подаренную ею возможность прожить полноценную семейную жизнь-идиллию. И буквально носить на руках, и выполнять любые капризы-прихоти, и… по ходу мечтать подарить ей еще и дочку — маленькую копию так когда-то безумно им любимой Стрекозы. Сколько планов, на сына, на его будущую сестренку — Стрекозу-младшую…
И сколько впоследствии пережитого разочарования… Моря. Океана. Бездны разочарования. И, само собой, боли. Ведь об измене невестки и братца-тихушника знала даже их собственная мать. А сколько знало еще?..
— Приехали. Можешь выходить.
Когда именно меня выдернули в окружающую нас реальность тем же, будто никогда не умолкающим в моем воспаленном сознании голосом, честно говоря, я так и не поняла. Меня предупреждали о полуторачасовой поездке, но по ощущениям, мы точно ехали целую вечность и в какой-то из подобных моментов проскочили границу между параллельными мирами раза два или три минимум.