Купленная. Игра вслепую
Шрифт:
Но я ведь сумела это почувствовать, даже не имея никакого представления, что это такое на самом деле и почему только с твоим появлением оно вдруг резко активировалось, заставив мое сердце биться по-другому, как и смотреть на окружающий мир совершенно новым взглядом. Смотреть на тебя, как на что-то особенное и исключительное, ощущая только рядом с тобой то, что так и не сумела найти в других мужчинах.
Знал бы ты, как мне хотелось там в "Зимней Вишне" вцепиться в тебя и сделать тебе так же сильно-сильно больно, как ты сделал мне. Сейчас я, конечно, понимаю, что ты был не в курсе спровоцированной твоим отцом ловушки, в прочем, как и я, но на тот момент я сходила с ума не из-за Глеба. Главный источник убивавшей меня тогда боли находился именно в тебе. Все эти два дня я мучилась и изводилась только от мыслей о ТЕБЕ. Будто кто-то вырезал из
Еще бы сутки или двое, и не представляю, чтобы со мной стало. Меня и сейчас до сих пор окатывает остаточными приливами этой болезненной лихорадки, будто сознание еще не до конца приняло раскрытой перед ним правды, или твое лекарство только-только начало действовать, лишь ненамного приглушив эту сумасшедшую боль. Слишком глубокими оказались раны и все на деле не так уж и просто. Каким бы не был ужасным пережитый нами до этого кошмар, впереди нас ждала куда более пугающая неизвестность. Если Глеб с такой легкостью и ненавязчивостью провернул с нами этот, по сути, едва не детский трюк, на какие действительно серьезные шаги он способен пойти, чтобы добиться своего?
И мне не просто так сейчас страшно и так сильно хочется спрятаться за Киром. Мы ведь все равно не имели никакого понятия, что нас ожидало в самом ближайшем будущем и через какие реальные круги ада нам предстояло пройти, чтобы каким-то чудом выжить либо, наоборот, проиграть…
Хотела ли я ему тогда признаться в своих чувствах или была еще в них не уверена? Наверное, во всем виновата эта гребаная боль. Слишком сильная контузия и полученный от нее шок. Я просто не успела всплыть из этого бешеного смерча последних событий, едва не разорвавшего нас на тысячи кусочков и не развеявшего наши хрупкие жизни по ветру. В таком состоянии нельзя говорить от таком сокровенном, особенно под прессующим гнетом беспощадных страхов.
Понимаю, насколько это нечестно с моей стороны, и не признайся он мне сам до этого, страшно представить, какие бы нас тогда ждали последствия. А может я всего лишь хотела быть уверенной до конца, убедиться, что это и есть то, о чем я думаю, что оно настоящее, а не следствие каких-то пережитых мною эмоциональных катаклизмов. Ведь мне, если так подумать, даже не с чем сравнивать. Все мои детские влюбленности в артистов или в изображенных на киноэкране брутальных персонажей талантливыми актерами — это же на деле такие глупости по сравнению с этим. Все равно, что сравнивать лужу и океан. Или искусственную модель солнечной системы со всей реальной Вселенной. Мы ведь тоже не способны увидеть последнюю в ее полном масштабе в реальном режиме пространства и времени. Только представить в воображении и то лишь очень и очень слабо. Так и здесь. Нащупав один "кусочек", ощутив далеко не в полную меру его пугающий потенциал, я и вообразить себе не смогла, что же там во мне пряталось в действительности и каких пределов оно уже достигло в своих бескрайних границах. Тем более, что это не какие-то там банальные к кому-то чувства ноющих желаний или родственной привязанности. Это действительно целая Вселенная — еще один человек, которого ты в себя впустила, позволив ему прикоснуться к своему сердцу и к своей душе. Или более того… Переплестись с ним в одно целое и тем самым потерявшись в нем окончательно. А теперь еще и ощущать себя рядом очень маленькой и беспомощной частичкой, если не придатком его жизни.
Да. Именно так я себя и чувствовала. Слишком слабой, слишком беспомощной и все еще разбитой на мелкие осколки, которые еще нужно было собрать обратно. И, похоже, ты это прекрасно все видел и понимал. Поэтому и был таким осторожным и не стал бы делать со мной ничего из того, что было бы для меня сейчас
Правда мы все равно разговаривали, но по-другому и то, только по твоей инициативе. Я бы все равно не сумела сейчас заснуть, даже крепко к тебе прижимаясь, даже наконец-то согревшись в твоей постели и в твоих исцеляющих объятиях. Наконец-то за столько дней почувствовав себя по настоящему живой и умиротворенной, под сердцем единственного на земле человека, которого, как мне тогда казалось, я знала всю свою жизнь (а может и намного дольше), благодаря чему все это время и существовала. И теперь ты мгновенье за мгновеньем все больше и глубже заполнял собою все. Меня, мой внутренний мир, мир за пределами этих стен… И я абсолютно без какого-либо сопротивления позволяла тебе это делать, полностью доверившись и отрывшись перед тобой далеко не одним только телом.
А ты и не спешил, наверное, не имея в этом плане на мой счет никаких изначальных планов. Просто пытался меня убаюкать, избавить от страхов и боли известным лишь тебе в таких случаях способом (и что-то мне подсказывало, ты применял его впервые в жизни и только на мне). Вначале просто скользил кончиками пальцев то по моему лицу, то по спутанным волосам, любуясь или рисуя по чувственной коже невесомыми мазками, как рукой, так и взглядом, иногда что-то шепча очень ласковое и успокаивающее. Такое же нежное, как и твои прикосновения. Настолько интимные и откровенные и в то же время совершенно целомудренные, от которых сердце сладко замирало, словно его окутывали воздушной паутинкой, пропитанной сладким ментолом. И последующая от них дрожь по коже, под кожей и в солнечном сплетении охватывала уже вовсе не от недавних страхов. Она уже была другой. Легкой и исцеляющей. Как и ощущение твоей умопомрачительной близости и всего тебя, наполняющего меня все глубже и осязаемей.
По ресничкам, по бархатным ворсинкам на щеке и скуле, по немеющей поверхности дрожащих губок. Будто мягчайшей пушинкой или пуховым перышком. Пуская в мои нервные окончания россыпью живых искр из невероятных ощущений.
Наверное, ни один химический наркотик не обладал таким сильнодействующим эффектом головокружительного одурманивания с избавлением от мучительной боли, как твои касания и ласки. И мне совершенно не хотелось тебя останавливать, зная, что ты в любом случае не перейдешь опасную грань. И зачем останавливать то, что меня сейчас лечило и возвращало к жизни, избавляя от ненужного груза и вытесняя из исстрадавшегося сознания засевшие там занозы от недавно пережитого над ним насилия.
Я и сама хочу уже большего. Ощущать тебя все время. Чтобы ты не останавливался. Чтобы полностью погрузиться только в осязание твоих физических (и ментальных тоже) прикосновений. Ты не просто рисовал по мне пальцами, оставляя на коже пульсирующие отпечатки своих фантомных меток, ты будто оплетал меня невидимыми ниточками самого прочного в мире кокона, но столь легчайшего, мягкого и нежнейшего, что я готова уже была провести в его клетке весь остаток своей жизни. Потому что он совершенно меня не стеснял и не сковывал, а становился моей второй кожей. И при каждом собственном движении я сладко вздрагивала, ощущая, как он по мне скользит, как томно сжимает мои чувственные сенсоры и как проникает тончайшими иголочками упоительного дурмана в мою воспаленную плоть.
Я уже и не сдерживалась. Прикрывала глаза. Позволяла этим зыбким волнам нести меня как можно дальше от внешнего мира, от всех оставшихся где-то там ни для кого непосильных проблем. Больше ничего не было. Кроме тебя и меня. Кроме нас. Твоего дыхания, ласкающего взгляда, твоих касаний и биения твоего сердца… Моего единственного мужчины…
А когда твои пальцы прошлись по моей шее, по ключице, плечу и всему изгибу руки, я впервые не удержалась и порывисто выдохнула, пропустив через все тело, будто легкий разряд статического тока восхитительной дрожи. И наши ладони снова встретились. Так ненавязчиво, как и твои губы едва-едва соприкоснулись с моими. И нет. Ты меня вовсе не целовал. Просто ими касался, как до этого касался пальцами. А теперь повторял их движение своими губами. Пока ласкал мою ладонь и рисовал по моим вздрагивающим пальчикам живыми узорами первозданного откровения.