Куплю свадебное платье
Шрифт:
Пусть рассказывает она, а вы сравните, у кого лучше получается. А я пока сбегаю, проучу кота со скаредной мордой!
О Наташе
Наташа повертела гелевой ручкой и задумалась.
Здравый смысл никогда еще не подводил ее, а рассказывать эту историю смысла не было вообще никакого, ведь если каждый из шести миллиардов умеющих писать и читать только что написанное начнет гелевыми ручками портить кипы бумаг — жизнь на Земле остановится.
Кто тогда пойдет воевать за свободу
Кто???????????
Нет, ну кто?
Если все начнут писать каждый свою брошюрку, то жизнь на Земле станет похожа на читальный зал какой-нибудь районной библиотеки, которая напоминает тихий сумасшедший дом: ведь если все в зале говорят шепотом, а только выйдя на крыльцо, начинают орать, — что это?..
Вот именно.
И еще:
Я буду писать то от первого лица, то от третьего, могу еще от четвертого, не будьте слишком строгими… чмок! чмок!
Я родом из старинного русского города Сапожок-на-Оби. И всю свою жизнь прожила с бабушкой. Мама не захотела растить дочку в одиночку и завербовалась сперва на Сахалин, потом переехала жить в Японию, и след ее затерялся где-то в чувственных лепестках сакуры, удушливых ароматах Фудзиямы и бездонных самурайских глазах. Моя мама — красавица, а меня зовут Наташа.
И когда два года назад, ой, уже почти четыре, я окончила одиннадцатый класс сапожковской средней школы № 5, то мы с бабулей встали перед выбором — что же мне делать и с чего хотя бы начать?
Может, сразу выйти замуж? На меня было два претендента, и первый — Толик!
Толян ушел прошлой осенью служить и «мочил чехов по-черному», как он скупо ронял в письмах мне и своей маме Насте. Мы с моей будущей свекровью тревожно переглядывались и синхронно роняли: «Дурачок», — стараясь забыть про «мочение» и прочее убивание.
Вторым претендентом был разведенный учитель истории с географией — Вавилов. Но при всей его спортивной молодцеватости мне до такой зеленой тоски не хотелось на весь срок жизни стать Вавиловой, что я окончательно и очень сильно помотала головой прямо на выпускном вечере.
И красавец, блондин, ходячий сувенир Вавилов отошел легким шагом прямо в сторону барной стойки кафе «Воря», в котором наш класс отплясывал выпускной бал с другими «ашками» и «бэшками» из пяти городских школ. Была заварушечка!
Я любила раньше помечтать: вот уеду я из своего Сапожка-на-Оби!.. Только — куда? Я не знала.
Меня с детства называли «цыганочкой». Мама меня нагуляла, и я представления не имела, кто мой отец.
Когда я настырно пытала бабку: «Бабуль, ну кто?» — она обычно показывала пальцем в окно, за которым блистал малахитовый луг с черным лесом вдалеке, а мимо нашего крайнего дома шел пастух, за ним с колокольчиками на замшевых шеях брели коровки и козки с мордами ученых дам. В общем, бабуля,
«Может, он, Наташка…»
Мне было лет семь или пять, не важно, но однажды я выбежала из дома, скатилась с крыльца и колобком погналась за пастухом.
— Эй! — завопила я, лавируя в пыли между коровами. — Эй-эй-эй!
Пастух, озорной дядька лет двадцати пяти с рыжими патлами и красным небритым лицом, смотрел на меня с верхотуры своего роста и туманно улыбался.
— Ты мою мамку знал? — драчливо подскочила я.
— А кто ж ее не знал? — потирая ухо, ответил пастух и вздохнул: — Красивая была девка.
— Почему — была? — тоном дочки следователя спросила я.
— Так уехала, — еще туманней вздохнул пастух, и еще раз вздохнул, и еще разок.
— А что ж ты ее бросил? — нахмурившись, наступала я.
— Я б не бросил, если б моя была, — не сразу ответил этот рыжий. — А ты что, драться собралась?
— Да кто ты такой? — подпрыгнула я.
— Пастух второго класса Животягин, — представился пастух и, приподняв меня с земли, поставил на пригорок, мимо которого, обходя его, шли черно-белые коровы с синими глазами и дышали настолько значительно, что я тоже попробовала так подышать, и мне понравилось.
Я окончила школу с огромным облегчением, и продолжать где-то учиться мне в голову даже не приходило: меня учить — только время тратить. «Ваша Наташа — девочка хорошая, но в голове у нее кавардак, да-а-а», — выслушивала бабуля все одиннадцать лет моих попыток запомнить что-нибудь полезное из школьной программы.
Видимо, все-таки доля правды в этих нравоучениях имелась. И 25 июня, когда я на лавочке в садике рассматривала свой полный трояков аттестат, меня вдруг осенила мысль — уехать.
В нашем городе из престижных работ были не заняты только две — мыть бутылки в пункте приема стеклотары и убирать городской вокзал, напевая про «трещинки».
На мое счастье, тем летом Сапожок посетила труппа бродячих лилипутов на паре старых немецких автобусов, и, придя в Дом культуры тонкосуконного комбината, я впервые увидела… до них можно было дотронуться, даже сфотографироваться с маленькими, нежными созданиями…
Старые детишки с прокуренными голосами. Половинки великанов. Лилипутики. Мудрые младенчики на кривых устойчивых ножках. Просто люди, похожие на грустных детей.
Бабушка была резко против, даже легла на порог, но через три дня сказала: «Езжай, Наташа, мыть бутылки или вокзал ты всегда успеешь!»
Меня взяли костюмершей, предупредив, что с зарплатой порой случаются всякие пертурбации, но в то лето нам повезло с администратором и жаловаться на жизнь не приходилось.
Я никогда не уезжала дальше Сапожка и деревни Буяново, где «торчат из земли наши корни», а тут вдруг перемещения каждые три дня — новый городок в Зауралье, потом — «Золотое кольцо» и дальше на юг — все маленькие и не очень русские древние городишки и дальше, дальше, дальше…