Куприн в дегте и патоке
Шрифт:
Эмиграционный период был малоплодотворным в творчестве Куприна, узнаем мы из советских исследований. «На чужбине писатель не создал ничего значительного, мучительно тосковал по России и постепенно осознавал свои ошибки».
А в действительности с 23-го по 34-й год Куприн издал шесть книг, написал пятьдесят новых рассказов и три большие повести, фактически романы. А еще его многочисленные статьи и эссе. Правда, в них прошлое России представляется не столь мрачным, как раньше. Но мы понимаем почему. Все познается в сравнении. Написанный в Париже дневник путешествий по Франции «Юг благословенный» демонстрирует нам стиль зрелого журналиста,
Разумеется, в Советском Союзе публиковали ту часть творчества Куприна, которая «соответствовала». Недоступны были (хотя приводились выгодные цитаты) труды западных авторов о Куприне: Глеба Струве, Александра Дынника, Георгия Адамовича, Стефана Грэхема, Лидии Норд, Ростислава Плетнева, многочисленные мемуары о нем и западные издания, в которых он печатался.
Во время известной послесталинской оттепели либеральный журнал «Новый мир» высказался против догматизма в оценках Куприна (которыми не мог не грешить сам журнал). Но в период застоя критика снова принялась стыдить классика за реализм, далекий от последовательно революционной идеологии.
Впрочем, согласно Литературной энциклопедии 1966 года, Куприн уже дозрел до этой идеологии, потому что изобразил «яркий общественный протест против Молоха-капитализма» и выразил «восхищение героизмом вождей революции», хотя и опасался за судьбы культуры. А в статье «Русская советская литература как литература социалистического реализма» в третьем издании Большой советской энциклопедии Куприн просто был причислен к советским писателям и уже вместе с другими начал вести борьбу за коммунизм.
После развала Советского Союза живые умные писатели перестали вести эту борьбу, лозунги давно сняли. А мертвый бессловесный Куприн, получается, ведет. Я не удивился бы, если б следом за Пастернаком и Галичем его сделали бы членом Союза писателей. В конце восьмидесятых в Москве оставалось две организации, принимавшие покойников: Союз писателей и крематорий. Но вскоре и сам единый Союз писателей приказал долго жить.
Даже личная жизнь Куприна подгонялась под стандарты идеологических мифов. Он был человеком раздражительным, вспыльчивым и независимым во мнениях, невоздержанным на слово и дело. Без серьезного повода при гостях бросил горящую спичку на подол платья первой жены. К счастью, женщину спасли. От второй жены у него был ребенок, когда он еще не разошелся с первой.
Грешник, он не стеснялся приводить героинь своего романа «Яма» в приличное общество. Напившись, буянил, оскорблял, становился непредсказуем. Любил природу и — любил травить кошку собаками. «Ему нужно было бы, — вспоминает Тэффи, — плавать на каком-нибудь парусном судне, лучше всего с пиратами».
Еще во время войны и революции Куприн начал от тоски пить. Аркадий Аверченко писал о нем: «В таком виде не надо показываться на людях, а сидеть, спрятавшись, как медведь в берлоге». Многие годы Куприн страдал нашей несчастной российской болезнью, оживлялся, только выпив. Жена старалась давать ему не более стакана вина в день. Георгий Адамович называл это состояние Куприна смесью умудренности и старческого маразма. Периодами питие занимало классика больше политики (что литературоведами в штатском было учтено), ведь именно обещаниями
За три года до возвращения Куприн выразил свое отношение к давнему отъезду в Москву Алексея Толстого: «Уехать, как Толстой, чтобы получить крестишки иль местечки, — это позор, но если бы я знал, что умираю, непременно и скоро умру, то я бы уехал на родину, чтобы лежать в родной земле».
«Опустившись, почти потеряв память и волю, — писал канадский профессор Ростислав Плетнев, — он уехал в СССР с женою и дочерью весною страшного 1937 года… Он боялся, что ему вспомнят его статьи в газетах „Общее дело“, „Последние новости“, „Сегодня“, „Возрождение“ и особенно в „Русском времени“». Разумеется, то, что Куприны уехали с дочерью, здесь оговорка: Ксения появилась в Москве в 1958 году.
В Москве Куприн очень удивился совету забулдыги-пьяницы, которого он привел домой и который, послушав наивного старика, посоветовал поменьше болтать лишнего. Об этом же писала в воспоминаниях Лидия Норд. «Неужели это правда насчет слежки? — спрашивал ее классик в недоумении. — Но в моем доме, кто? Прислуга? Сиделка? Доктор?» Не исключено, добавим мы, что и пьяница, рекомендовавший писателю держать язык за зубами, был не случайный забулдыга. После возвращения писатель не начертал ни строки прозы, ни единой записи в дневнике. А написанные за него тексты до сих пор цитируются.
Никто писателя не лечил, пока ему не стало совсем плохо, и жена потребовала врачей. Более чем через год после приезда (10 июля 38-го года) ему сделали операцию, которая была бессмысленна, а возможно, и сократила его жизнь. Умер Куприн 25 августа.
Не было в советских публикациях даже упоминания о том, что перед смертью в ленинградской больнице Куприн потребовал священника. Сознание больного прояснилось, и писатель долго беседовал со святым отцом наедине. О чем беседовал? Кто был этим священником? Наверняка, записали исповедь и положили на стол тому, кому надо. Узнать бы на какой полке и в каком неведомом архиве это лежит.
Позже в биографиях писателя стала выдвигаться другая причина его смерти. «Многолетнее пребывание Куприна в эмиграции сильно повлияло на его здоровье, надорвало его силы, превратило преждевременно в старика», «…разлука с Россией, затянувшаяся на семнадцать лет, окончательно подточила его мощное когда-то здоровье».
Советские критики утверждали, что Куприн вместе с Циолковским стал основоположником советской научной фантастики и коммунистических утопий, продолженных затем Алексеем Толстым. А может, антиутопий? И продолженных не придворным автором «Хлеба», а совсем другими людьми?
В рассказе Куприна «Тост» действие происходит тысячу лет спустя. За пролетарской борьбой на Земле с ужасом наблюдают с других планет. Герои рассказа предлагают тост за мучеников прошлого, за жертвы кровавого террора: «Разве вы не видите этого моста из человеческих трупов, который соединяет наше сияющее настоящее с ужасным, темным прошлым? Разве вы не чувствуете той кровавой реки, которая вынесла все человечество в просторное, сияющее море всемирного счастья?»
Ясновидец Куприн написал этот рассказ во время уличных боев 1905 года и опубликовал в сатирическом журнале «Сигналы» год спустя. Революцию он называл «черной молнией», а Петра Первого и Ивана Грозного — большевиками. Если Александр Иванович и прокладывал кому-нибудь дорогу в утопии, то это были Замятин, Булгаков, Оруэлл.