Курьер. Дилогия
Шрифт:
Она смотрит на меня повлажневшими глазами, и я вижу, что она не врёт, что она действительно верит мне, а это значит... Да! Великий Космос! ДА!!!
– Я никому никогда не говорила этого, - она ещё раз прерывисто вздыхает и отворачивается к огню.
– Можешь считать меня дурой, можешь - стеснительной идиоткой, но ты первый, кто вызвал во мне эту бурю чувств и эмоций. Первый и наверняка единственный... Вот...
Я ничего не говорю, а лишь беру её двумя пальцами за подбородок и наклоняюсь. Наши губы сливаются в поцелуе, её сильная рука обнимает мою шею, наши души раскрываются навстречу друг другу, и я чувствую, как жаркая волна страсти захватывает меня всего с
Мягкая медвежья шкура на полу у камина даёт нам приют...
– Как это у тебя так получается?..
– Что именно?
– спрашиваю я лениво, лёжа на шкуре рядом с ней.
Волна страсти, огня, безумства, порождённая любовными признаниями и огнём в камине, нахлынула, захватив нас целиком, и через пару часов ушла, сменившись ленивой безмятежностью. Никто нас не тревожит, остались позади будоражащие воображение и плоть стоны, горячечный шёпот, безумные ласки и дикий жар объятий, я, кажется, слышал, как пару раз открывалась дверь, но занятый своей любимой не обратил на это внимания.
– Я имею в виду твои фокусы с ножом, - нетерпеливо поясняет Шела, отодвигаясь подальше, а я только сейчас замечаю, что вот уже некоторое время кручу в пальцах небольшой обрезочный ножичек для сигар - лезвие как рыбка пляшет, скользит, кружит в моих пальцах, отблёскивая то красноватым отсветом камина, то серебристым сиянием ламп, переворачивается, кружит, подталкиваемое и направляемое выверенными осторожными движениями.
– Где ты им научился? У нас таким фокусам не учат, я бы знала...
– У нас нет, - спокойно отвечаю, продолжая подбрасывать, переворачивать, прокручивать лезвие между пальцами, перехватывая его то так, то эдак.
– Это всё моё творческое наследие. Перед поступлением в Академию я несколько лет кем только не батрачил: и клоуном, и фокусником, и метателем ножей в разных цирках, пару раз даже укротителем выступал... А в любом цирке работает такой принцип: либо ты показываешь три уцелевших пальца на руках и всем громогласно заявляешь, что ты уже сорок лет метатель ножей, либо ты ведёшь себя тише воды ниже травы, учишься потихоньку и через некоторое время действительно становишься настоящим профессионалом, при этом сохраняя все пальцы в целости и сохранности.
Я покрутил кистями рук, сжал и разжал пальцы, ножичек исчез. Шела приподняла голову и удивлённо посмотрела на меня, я коснулся её прически, погладил по голове, почесал за ушком, отчего она мечтательно замурлыкала, и тут вдруг вытащил ножичек у неё из уха.
– Ай-яй-яй, - улыбаясь, заявил я, - красть игрушки у маленького ребёнка нехолосо. Я всё маме рассказу...
– загнусавил я.
Ножичек скользнул между пальцами, я поддел его ногтём большого пальца, перевернул, подбросил в воздух, ухватил двумя пальцами за кончик лезвия и резко метнул. Нож свистнул, с невообразимой скоростью пронёсся через комнату, перевернувшись в воздухе, и с глухим стуком вонзился в дверной косяк, чуть пониже еле заметной трещины, оставшейся с прошлого раза, которую Альберто уже успел залакировать.
Шела захихикала и поёжилась, я обнял её и тут вдруг получил сладкий и тяжёлый поцелуй в губы, я выгнулся дугой, прижимаясь к ней, и ощутил, как её руки скользят всё ниже и ниже по моему телу.
– Тётенька, а это не страшно?
– прогнусавил я тоном маленького дитяти ей в ухо и легонько прикусил мочку её ушка.
– Не бойся, деточка, - фыркнула она и эротично рассмеялась, - это не больно и не страшно, и мама не наругает...
Нас снова затопила тяжёлая волна страсти. Последнее, что я помнил, прежде чем окунуться в нёё с головой, был яркий и игривый смех Шелы и её солнечная
* * *
– Ё-МОЁ!!!
Я еле успел вовремя двинуть шарик влево, сработала аварийная система корректировки курса, мой скутер резко нырнул влево, сбросил скорость и прижался к торцу здания, этой своеобразной обочине воздушной магистрали.
– Замечтался, блин, придурок, - рассерженно обругал я сам себя и вздохнул, успокаивая бешено бьющееся сердце, воображение услужливо нарисовало последствия воздушного столкновения скутеров, и я задышал ещё чаще.
Попытавшись успокоиться, я потёр ладонями лоб и глаза, после чего взялся кончиками пальцев за мочки ушей - старый цирковой приём, работает, как правило, безотказно. Я прикрыл глаза, вздохнул полной грудью, отрешившись от всего мира, и тут вдруг раздался резкий настойчивый сигнал. Я скосил глаза, посмотрел на экран наружного сканера и воздел очи горе - положительно сегодня был день сюрпризов...
– Превышение скорости на воздушной магистрали, выезд на встречную полосу движения, игнорирование сигнала ограничительных маяков, создание аварийно-опасной ситуации, - бубнил голос инспектора движения у меня над ухом, - а также парковка и стоянка в запрещённом месте...
– Какая парковка, господин инспектор?
– возмутился я, пытаясь вспомнить его инициалы и звание, которые он мне пробубнил минут десять назад.
– Я...
– Вы, Преображенский, - инспектор в очередной раз заглянул в моё удостоверение и прожевал вдумчиво мою фамилию, - очевидно не знаете, что вышли новые Поправки к Закону о движении воздушного транспорта, согласно которых вы не имеете права находиться в месте, где парковка и стоянка запрещены, более пяти минут, - инспектор сверился по часам.
– Штраф за нарушение этих правил невелик, ситуации могут быть всякие, тем более что некоторые оговорены в существующих Поправках, однако вы должны сознавать, что стоянкой у обочины создаёте аварийно-опасную ситуацию. Сознаёте?
– Сознаю, господин инспектор, - покаялся я.
– Вдобавок следует учесть, что это не единственное ваше нарушение, - тянул этот усач в форме, ободрённый молчаливой поддержкой своих двух напарников, которым явно было не на что позавтракать, а тут как раз я подвернулся.
– С учётом всего думаю, что одним штрафом вы не отделаетесь, - он пригладил роскошные усы и гаденько улыбнулся.
– Придётся составить протокол и изъять вашу лицензию на соответствующий срок...
– Д-да, - выдавил я, вовремя прикусив язык и вспомнив, что никакой лицензии у меня отродясь не водилось.
– Господин инспектор, а может быть, ну... как-нибудь договоримся?.. Зачем штраф? Разве мы с вами не люди?..
– Вы что мне взятку предлагаете?
– нахмурил он свои густые брови.
– Никак нет, господин инспектор!
– я в испуге поднял руки.
– Вовсе не взятку! Я уверен, что вы свято блюдёте честь мундира и не порочите свою службу взяточничеством. Это так... подарок... От чистого сердца вам за долгие годы службы, за...
– Слушай, Преображенский, - перебил он меня сердито, его глаза засверкали злым огнём, - я в транспортной инспекции работаю не за деньги, а за совесть, так что взятки мне можешь не предлагать! Не возьму, не посмотрю, а за дачу взятки должностному лицу такой штраф впаяю, что вовек не расплатишься! Ни взяток, ни подарков мне твоих не надо! Понятно?!
– рявкнул он, подперев вдруг подбородок, и я увидел, как у него на пальце блестит и переливается золотая печатка с инкрустацией сапфирами и изумрудами, и понял, что договоримся за милую душу...