курьер.ru
Шрифт:
Уже на вокзале все было непривычным — начиная с фанерной выгородки перед мужским туалетом, разукрашенной черными и оранжевыми диагональными полосами. Направление к сортиру указывала стрелка с загадочными буквами «WC». Как-то раз под ней Андрей увидел три русские буквы, намалеванные красной краской: «ЧВР». Он не знал тогда, что это такое. У них, в русской Нарве, такого никто не писал.
За подземным переходом начиналась старая каменная мостовая. В темном небе замерли фронтоны домов, а на другой стороне улицы, за высокими деревьями парка, светлели известняковые скалы. На скалах тоже стояли дома — уже совсем светлые, с оранжевым блеском в стеклах.
На завтрак были сочные сосиски с капустой в кафе «10 minutt», что напротив Старых ворот, ведущих на Тоомпеа — потом двенадцать часов в Старом городе. День теплел, капало с карнизов. Кривые улочки наполнялись народом, открывались магазины. Каменные лестницы уводили куда-то вверх, останавливаясь на террасках — там росли старые тополя, их толстые, муарово-зеленые стволы бросали на известняковую скалу легкие зимние тени. Отсюда можно было коснуться шершавой круглой черепицы крыш; между ее красно-коричневыми рядами держались полоски пушистого снега, отливающего синевой на ярком солнце.
С высоты Тоомпеа открывалось море, а с другой стороны, за черепичными крышами и матовой бронзой башни «Олимпия», поднимались лесные холмы. Шпили Олевисте, Нигулисте, Ратуши, покрытые позеленевшей медью, взлетали далеко вверх.
Опершись на каменный парапет, глядя на панораму Старого Таллина, Шинкарев задумывался. Народ, построивший и обихаживающий такой город, имеет право жить, как он хочет? Наверное. Тогда что здесь делает капитан Шинкарев? Что делает его танковый полк? Может быть, вывести танки, как того требуют эстонцы? И все пойдет цивилизованно, по-европейски, без русского смазного сапога, под которым хрустят кости правых и виноватых? Без «совка»?
Из ГДР уже начали выводить войска. Того же требовали поляки, чехи, венгры. У него дома, в Сибири, тоже требовали ухода русских — в Туве, скажем. Но там другое дело — будет кровь, русских просто вырежут. А здесь? Эстонцы говорят: уйдут танки, всем будет лучше, и русским тоже. Так? Черт его знает, может, и так.
Шинкарев тогда хотел во всем разобраться — непредвзято, честно и объективно. Признавая и права, и вину своего народа. Он еще не понимал, что не надо ни в чем разбираться. А что надо? Надо нутром чуять — в кого стрелять. «Никогда не сомневайся, надо ли стрелять. Сомнение есть повод для стрельбы», — говорил по сходному поводу одесский авторитет Мишка Япончик. Позже Шинкарев и сам это понял.
Что именно он понял? Одну совсем не простую вещь. В цивилизованных странах живет множество умных, приятных, хорошо воспитанных людей. Обеспеченных, ухоженных, любящих свои семьи. Подтянутых, спортивных — людей первого сорта. Они работают в сверкающих небоскребах, молятся в старинных храмах, водят дорогие машины по современным автострадам. Они не являются нашими врагами, отнюдь нет! Это мы для них враги — те, кто населяет Россию. И не враги даже — просто «лишний народ», мировой популяционный мусор, прожирающий ресурсы, необходимые цивилизованному человечеству.
Это непросто понять. А многие до сих пор не поняли. Очень уж красиво все упаковано — трудно, как советуют китайцы, «отделить видимость от сущности».
Но надо.
В Домском соборе на голых стенах висели черные шлемы баронов, свешивались
К отходу поезда ноги уже не держали. Последние усилия шли на то, чтобы забраться на верхнюю полку; в подступающем сне он чувствовал, как трогается поезд, стучат колеса, — и, одновременно, как бьют волны в борт белого кораблика. Плавно вздымаясь и опускаясь, кораблик шел на зарево береговых огней южного мегаполиса.
Над темным морем занимался рассвет.
Глава восемнадцатая
Шинкарев проснулся от протяжного гудка, который разносился над морем, наполняя пространство тяжелыми вибрациями своего баса. Стекла снаружи покрылись каплями, в иллюминаторах — густой туман. Качки не было, яхта шла малым ходом, изредка давая короткие резкие гудки. Когда этот звук стихал, слышался плеск воды, отдаленные сигналы других судов. По-армейски заправив койку, Шинкарев вышел в салон. Никого. Подняться наверх? «Не суетись». Сначала — поставить кофеварку и — в душ. Чисто выбриться, переодеться.
«В рубку подниматься не надо. Подходим к берегу, может, они лоцмана взяли. А если учесть, что меня ищут, так и на корме торчать не стоит — вдруг увидят с берега, не было бы хуже».
Послышался стук шагов по трапу. Пригнувшись, в низенькой двери нарисовался Чен.
— О-о-о, и кофе готов? — Он довольно потер руки. — Замечательно!
— Как вахта?
— Нормально. Ящик не смотрел?
— Нет еще.
— Включай, пора.
...Определены зоны размещения американских миротворческих сил, входящих в страну под флагом ООН. Остается получить официальное согласие ГКЧП и решение парламента страны. После этого парламент будет распущен. Проблемой остается согласование разграничительных линий правительственных войск, миротворческих сил и мусульманских повстанцев. Мусульмане требуют расширения своих территорий и ввод новых отрядов из-за рубежа. Согласно неофициальным источникам, этот пункт еще не согласован, идут интенсивные консультации...
— Куда исчезли хорошие новости? — меланхолично заметил Чен.
— Best news — no news (Лучшие новости — отсутствие новостей (англ.)).
— Только не в данном случае. Ладно, пошли в рубку.
На корме их охватил сырой холодный воздух. В густом тумане были размыты силуэты судов, виднелись острые обводы военного корабля. Пахло солью, мазутом, водорослями. Совсем близко проходил бетонный мол; серо-зеленая вода, разбегаясь из-под носа яхты, идущей на малом ходу, плескала в его грязноватую позеленевшую стену. Кричали чайки.
В рубке было тепло, уютно — она казалась даже более обжитой, чем салон. Китаец передал Чену вахту и отправился вниз. Пройдя акваторию большого порта, Чен повернул штурвал, осторожно вводя яхту в марину[45].
Отыскав у пирса свободное пространство, он заглушил моторы, медленно приближаясь к деревянному помосту. Приняв канат, служащий в оранжевом жилете навернул его на кнехт. Яхта остановилась.
— Все, приехали, — заметил Чен. — Скажи мне... нет у тебя такого чувства, что, будь твоя воля, залил бы солярки, купил жратвы и снова ушел в море. Бросил бы все к чертовой матери. Слышишь, как чайки кричат...