Курган. Дилогия
Шрифт:
Как на ладони раскинулся лес. Сбоку извилистой, причудливой змеей темнела Ледава. Вдали, на краю неба, у самого моря маленькой черточкой виднелась Древняя Башня. За ней синело море. А напротив старого строения, на противоположенном берегу, разлеглась древнее болото – Гнилая Топь. Оттуда этой ночью вышло зло. И там же Русава нашла дивную псицу и ее друга – человека по имени Кирилл.
«К Гнилой Топи не полечу, далеко. Вон там, на закате, еще одно болотце есть. Там мха наберу, – размышлял леший. – Время дорого, да и неведомо, поможет ли мох с того проклятого болота. Лучше чистого
Дубыня начал медленно снижаться.
Острые глаза птицы разглядели мельтешение меж деревьев. Совсем недалеко от речки, что вытекала из русалочьего озера в Ледаву.
«Всадники! Пять человек. Кто они? Воины? Охотники? Нет, воины. Хоть и одеты охотниками. Рубахи, безрукавки. Броней не видно. Но зато мечи, и сзади седел щиты висят… Зачем к озеру едут?»
Дубыня неторопливо облетел людей по кругу. Увидел, что один воин схватился было за лук, а второй, что ехал рядом, остановил его.
«Глупец, ишь чего удумал! Меня – хозяина леса! – подстрелить хотел. Вот изумился бы, когда стрела обратно бы в него полетела и вонзилась в то же место, куда он меня поразить хотел. А второй разумен… Спас его от беды… Зачем же ни к озеру едут? Русалки под водой скроются, а вот псица и человек… ладно, некогда. Потом разберусь – кто они. Сейчас мох важнее. За мхом и обратно!»
Дубыня сделал еще круг, внимательно осматривая людей. Двоих из них он уже видел. Венды. Охотник Прозор, который когда-то добыл цвет папоротника и старик Любомысл. Два других – дружинники князя Молнезара. И с ними мальчишка. Вроде тоже его видел. Кто он? Ладно, потом вспомнит.
Леший, не задерживаясь и уже ни на что не отвлекаясь, устремился к недалекому болотцу…
Дубыня не медлил. Не успело солнце показаться из-за вершин сосен, как он уже вернулся. В когтистых лапах филин нес сырую, тяжелую охапку мха вперемежку с болотной травой. Первой заметила подлет птицы Ярина.
– Хорошо бы и нам так уметь летать, – вздохнула русалка. – Сколько всего можно увидеть… сколько узнать…
Русалок обдало порывами легкого ветра. Над ними, махая крыльями, завис филин. Он расцепил жутковатые когти и бросил невдалеке от Кирилла большую копну влажного мха. Затем птица тяжко опустилась на песок. Дубыня, снова обратившись в самого себя – старика лешего в людском обличье – судорожно глотал воздух. Он задыхался…
– Все-таки нелегко вот так летать… – сквозь прерывистое частое дыхание наконец-то смог вымолвить леший. – Не мое это, в птичьем образе в небесах парить. Два раза кряду, за одну ночь в филина обращаться! Уф-ф, как тяжело! – Дубыня вытер мокрый лоб. – Ладно, сейчас дух переведу и начнем…
Но русалки и без него знали, что надо делать. Ярина уже нащипала из влажной охапки куски темно-бурой зелени, и тут же принялась неторопливо, с тщанием, обкладывать ими края раны. Изредка, она неприметно улыбалась, посматривая на псицу. А та вертелась вокруг русалки и попеременно то заглядывала Ярине в глаза, то смотрела, что она делает. Видно было, что псица ни за что не позволила бы лечить человека никому, если бы сама могла вот так ловко управляться с кусочками болотного мха. Но к сожалению у нее нет ни таких вот длинных ловких пальцев,
После того, как леший улетел за мхом, и псица занялась вылизыванием раны, в ноге хворого произошли изменения. Опухоль спала, а самое главное – пропала жутковатая чернота.
Когда Ярина обложила края и стала класть мох на саму рану, человек чуть дернулся и застонал. Видимо даже нежный, почти невесомый мох, даже сквозь забытье причинял боль. Псица дернулась к нему и лизнула лицо. Кирилл открыл глаза и непонимающе обвел ими вокруг. Как только он увидел морду псицы, в них блеснули веселые искорки.
– Шейла, – прошептав это имя он попытался поднять руку, поднести ее к голове псицы. Но это ему не удалось: рука безвольно упала, а глаза вновь закрылись.
Псица тихонечко, и уже довольно внятно проскулила: – Все? Больше ничего не надо? А то видите – ему больно…
– Все, – ничуть не удивившись, что псица разговаривает, ответила Ярина. – Надо только закрепить.
Не долго думая, русалка стянула с себя рубаху и оторвала от подола длинный кусок белого холста. Потом, чуть поразмыслив, оторвала еще столько же. – Думаю, хватит.
Ярина ловко обмотала ногу раненого холстом. Потом спустила закатанную штанину.
– Я почему-то знаю и помню, что сломанную ногу надо прямо держать. Хорошо бы к ней две палки примотать. – Качнув головой, задумчиво произнесла: – Занятно, и откуда я это знаю?
– Наверно, ты когда-то знахаркой была, – откликнулась Русава. – В той, в прошлой жизни. Да и вообще: у вендов все знают, как надо раны лечить. Они ведь в лесу живут, а в нем всякое случается. Вон, когда меня саратаны чуть не убили, так Велла меня быстро на ноги поставила. Тоже травами обкладывала. Настои разные давала. Тоже знает как. Верно, Велла?
– Верно, – кивнула Велла. – Я когда тебя лечила, тоже все думала: откуда это? Почему ведаю, что и куда надо приложить, какой настой и какое зелье давать. Наверно все русалки умеют лечить. Только вот пользовать некого. Ну а сейчас наше умение пригодилось! А может ты и вправду, в ТОЙ жизни знахаркой была? То пока неведомо. Да и вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. Но ты, Ярина, верно говоришь. Ногу надо закрепить, чтобы она прямой оставалось. Так полагается. Сейчас Дубыня две палки выстругает, и мы их примотаем. Лубок сделаем.
Леший уже отдышался. Улыбнувшись, спросил:
– Ярина, зачем же на себе рубаху рвать? Ты бы сказала, что холст нужен, я бы быстро в свою суму слазил, достал. В ней и холст найдется. А так… Опять голой осталась.
Ярина лукаво улыбнулась и игриво качнула головой. Тонко пропели височные кольца. Русалка, подумав, неспешно натянула изрядно укороченную рубаху.
– Ничего, Дубыня! Для благого дела ничего не жаль, тем более какой-то рубахи! Ты лучше сделай то, про что только что Велла говорила. Найди две палки, да поровней и покрепче! Да от коры их очисть. Я знаю, тебе для нас добро сделать не в тягость. Не самим же по лесу костыли собирать. Сделаешь?