Курган. Дилогия
Шрифт:
– Ну, Эрлинг. что думаешь?
Колдун усмехнулся, он рассчитал точно. Один из людских пороков – любопытство. Воевода не устоял перед ним. И это его сгубило. Ну что же, руны и об этом ему сказали.
– А думаю то, властитель мира, что воевода Годослав ждет именно тебя. То, что мы умело бросили в душу Годослава, принесло урожай. С каких это пор такой знатный муж и великий воин, как триградский воевода, праздным простолюдином поджидает у причала твои драккары? Или триградские дела его уже не интересуют? Думаю – это так.
Торрвальд кивнул. Чтоб он делал без Эрлинга?
Драккар ярла стукнулся о потертый брус причала. Спрыгнувшие викинги споро примотали его к вбитым в берег сваям и поставили сходни. Ярл неторопливо спустился на берег и, раскинув руки, быстрыми шагами пошел к воеводе. Тот, спешившись, уже шел навстречу.
– Воевода! Годослав! Мой старый добрый друг! Как я рад видеть тебя снова! – губы ярла приветливо улыбались, но глаза оставались холодными. Торрвальд обнял воеводу, похлопывая его по плечу
– Я также безмерно рад, ярл! Поджидая тебя, переживал – вдруг ты передумаешь и не придешь, как обещал, этим летом. – Воевода тихо, чтоб не услышали сопровождавшие дружинники, шепнул: – Я очень ждал тебя, Торрвальд. Отойдем…
Воевода быстро повел ярла в сторону, подальше от сурового вида конных воинов. Не к чему, чтобы они слышали его заискивающую речь. Воевода знал – голос его дрожит, но справиться с волнением не мог. За прошедший год Годослав сильно изменился. Щеки ввалились, исхудавшее лицо стало бледно-зеленым. Вокруг лихорадочно бегающих глаз темнели круги. Казалось, воеводу сжирает тайный недуг.
Но Торрвальд знал причину. Лица его невольников тоже менялись: они теряли остаток души, если она вообще есть у рабов, в чем Торрвальд сильно сомневался. И так же как воевода они суетились и заискивающе смотрели на своего повелителя. В другое время, они б и глаз не посмели на него поднять, но после того, как рабам давали попробовать апрамею, они не отрывали молящего взгляда от своего хозяина. Потом не получив красноватого, с золотым отливом порошка, умирали.
– Ярл, у тебя много дел? Отложи, я хочу, чтобы ты не мешкая поехал ко мне. Торрвальд, у меня к тебе есть важный разговор.
Положив руку на плечо ярла, Годослав кивнул одному из конников. Спешившись, дружинник подвел коня и передал повод воеводе.
– Садись! Навести Всеславу, ярл! – Годослав приглашающе хлопнул по седлу.
Подняв ладонь, будто отстраняя воеводу, Торрвальд отрицательно мотнул головой.
– Прости, воевода! На драккарах много товара. Надо проследить за разгрузкой, и проверить, чтобы его без помех отправили на торговое подворье. Ты знаешь – людям веры нет. А мои викинги не будут таскать тюки. Они меня не поймут – ведь я достаточно богат, чтобы нанять простолюдинов. Но ближе к вечеру я обязательно зайду к тебе. Для Всеславы и для тебя, Годослав, есть дивные дары. Жди вечером.
– Понимаю, ярл. Понимаю… – пробормотал воевода.
Дело, снедавшее Годослава все последнее время, отдалилось. А до вечера – ох, как далеко! Воевода заискивающе посмотрел на ярла: – Но, все-таки… Прошу, быстрей приходи ко мне. Не медли, я жду
– Буду к вечеру, Годослав! – твердо пообещал ярл.
По вечерней заре хеннигсвагский ярл и колдун Эрлинг вошли на каменное подворье воеводы. Сапоги вестфольдингов глухо стучали. Хозяин стоял на крыльце. Без изысканных приветствий, просто молча поклонясь, воевода протянул руку, приглашая викингов в покои.
В горнице, у богато накрытого стола стояли прислужники и ожидали, не пожелает ли воевода и его гости еще чего-нибудь. Хотя, казалось, желать уже больше нечего.
Стол украшали и жареные поросята, и запеченные в собственном жиру, обложенные мочеными яблоками гуси. В глубоких серебряных блюдах лежала рыба разных видов: и источавшая нежный запах копченая, и вареная с овощами, и жареная – пересыпанная пахучими травами. Рядом стояла искусно приготовленная, как будто живая, лесная дичь. Тут же находились бочонки с пивом и столь излюбленным вестфольдингами пахучим грутом. В серебряных и увитых золотом стеклянных кувшинах томилось вино. На обширном блюде, пересыпанные вишней, лежали редкие в эту пору яблоки. Без сомнения, такое изобилие могло бы украсить стол любого богатого властителя. Воевода коротким жестом отослал прислужников и, широко взмахнув рукой, пригласил вестфольдингов к столу.
– Усаживайтесь! Откушайте после дальнего пути, дорогие гости! Простите, за скромное угощение!
– Воевода шутит?! – воскликнул Торрвальд. – Годослав, ты скромный и учтивый муж, мы это знаем! Но тут ты ошибся, все яства, что мы видим, достойны Валгаллы! Наверно, только на пиру Одина так угощают героев! Мы приносим хвалу твоей щедрости, и немедля воздадим должное яствам.
Скинув плащи, вестфольдинги расселись. Торрвальд рядом с воеводой на широкой лавке, Эрлинг придвинул скамью.
– А где же хозяйка? Где твоя дочь, досточтимая Всеслава? – улыбнулся Торрвальд. – Зови ее скорей, воевода! Без нее пир будет не в радость.
Воевода давно овдовел. Жена умерла при родах, и хозяйство вела его дочь, юная Всеслава, два месяца назад встретившая свою семнадцатую весну. Воевода не жаловал ни сватов, ни родительского сговора, и – тоскливо ожидая неизбежного – говорил, что Всеслава сама выберет суженого. Слишком уж он ее любил и страшился, что, выйдя замуж, дочь, как принято, покинет отчий дом. Тогда остаток дней воеводе придется коротать в одиночестве.
Но на этом пиру Всеславу викинги не увидят, не для того он их зазвал!
– То дело, за которым я пригласил тебя, ярл, касается только нас. Ни к чему, чтобы о нем прознал еще кто-то. И особенно не хочу, – твердо подчеркнул воевода, – чтобы об этом знала моя ненаглядная Всеслава.
Голубые глаза хеннигсвагского ярла потемнели, как океан во время шторма; заполыхали, будто в бою. Эрлинг прав – этим вечером ярл решит свою судьбу. Древние знаки вчера сказали – Торрвальд победит в необычном бою, встанет на первую ступень лестницы, ведущей на небывалую высоту… или умрет. Смерть викинг презирает, но пусть она придет позже. И вот бой! Начался! Неужели он услышит то, к чему настойчиво шел два года. Торрвальд молча ждал.