Куриный Бог (сборник)
Шрифт:
Однажды, когда Фома был маленьким, он забрел в лес.
Нет, не так.
У Фомы была одна дурная привычка — он мог часами идти, не думая, куда идет, и что-то бормоча себе под нос. На самом деле он рассказывал сам себе всякие истории, но это не так важно. Тем более свои выдумки он предпочитал держать при себе.
Так вот, он как-то сбежал с урока в подготовительном и, протиснувшись в дырку в заборе (была там такая дырка, все про нее знали, но не каждый мог пролезть), отправился гулять. Был урок физкультуры, и его опять не взяли ни в одну из команд, гонявших сейчас мяч, а оставили стеречь вещи, хотя совершенно
Ну и ладно, бормотал Фома, переваливаясь на коротких ножках. Он сначала представлял себе, как потеряется и все будут его искать, но эта история слишком хорошо кончалась (на самом деле она совершенно очевидно кончалась хорошей трепкой), тогда он стал думать, что умрет и все будут плакать, и говорить друг другу: «Какой хороший мальчик был! А мы его так обижали!» А ему будет уже все равно.
В общем, он шел-шел по тропинке и попал в лес. Этот лес рос на насыпи, его высадили, когда папа Фомы был еще совсем маленьким. Лес совершенно не походил на дикие плавучие заросли Дельты, он был домашний, ручной. Вечерами за него садилось солнце, и верхушки елей чернели, словно вырезанные из бумаги, хотя на самом деле елки были зеленые. Фома ткнул разлапистую нижнюю ветку пальцем, и с нее на плотный, плюшевый мох посыпалась сухая хвоя. Тут же засуетились внизу крупные рыжие муравьи, начали оттаскивать в сторону упавшие иголки. Фома, присев на корточки, наблюдал за ними; они текли блестящей дорожкой по стволу — одна уходила вверх, другая вниз. Там, внизу, муравьи построили свой замок, замечательный замок с башенками и балконами, и на каждом балконе стоял стражник в блестящих доспехах и с крошечной алебардой в руках и следил, не идет ли откуда грозный враг. А где-то в самом сердце замка, в крохотной круглой комнатке, обитой шелком, смотрелась в маленькое волшебное серебряное зеркальце прекрасная принцесса — не едет ли прекрасный принц откуда-то издалека, через горы, через реки, через страшные топи, где черные воды смыкаются над головой всадника.
С ели упала шишка, и он вздрогнул и поднял голову.
На него смотрела принцесса.
Солнце, проходя сквозь листву, бросало на нее рассеянный свет, и казалось, бледная ее кожа отливает изумрудом. И вся она была — колеблющийся свет и тени. Волосы у принцессы были гладкими и блестящими, словно шкурка выдры, и в них вспыхивали зеленые искры. Она стояла рядом с кустом орешника, придерживая рукой ветку, чтобы та не дергала ее за платье. А платье было зеленым, как листья. Очень красивая принцесса, только уже большая, с сожалением подумал Фома, с ней, наверное, нельзя играть.
— Маленький мальчик, — у губ ее появились прелестные ямочки, — один. В лесу.
Фома насупился и басом сказал:
— Это наш лес.
— Лес ничей, — возразила принцесса. — Вернее, он принадлежит сам себе. А больше никому.
— Мой папа, если захочет, вырубит тут все деревья, — на всякий случай пригрозил Фома.
— От этого лес не станет принадлежать ему, — сказала принцесса. — Ему будут принадлежать лишь мертвые деревья.
Фома ничего не понял, но на всякий случай осторожно спросил:
— Дура? Все девчонки — дуры.
Принцесса не обиделась, а рассмеялась и показала ему язык. Язык был острым и розовым. Как у кошки.
— Ты храбрый
Фома надул щеки и согласился:
— Да.
Принцесса выпростала из зеленого рукава узкую светлую руку и сказала:
— Подойди ко мне.
— Еще чего, — Фома вдруг вспомнил об осторожности.
— Глупый, я тебе ничего не сделаю. Просто поцелую в лоб.
— Пусть девчонки целуются.
Принцесса рассмеялась уже в голос и стала похожа на маленькую девочку.
— Боишься? — Она противно сощурила прозрачные глаза. Глаза у нее были серо-зеленые и отражали лесной свет, как два серебряных зеркальца.
— Еще чего, — повторил Фома.
Он переступил через тяжелый блестящий корень, под которым муравьи прорыли себе что-то вроде тоннеля, глубокого, с гладкими покатыми стенами; тоннель уходил в недра земли — там, должно быть, сводчатые темные залы и крохотные фонарики, разгоняющие мрак. Даже не фонарики, а жуки-светляки, муравьи разводят их у себя в специальных загонах, а потом освещают свои темные жилища… В общем, не успел Фома додумать эту мысль, как уже стоял рядом с принцессой. Та наклонилась к нему. Теперь она не казалась такой высокой. Ее волосы приятно щекотали ему лицо, а серебряные глаза были совсем рядом.
Он зажмурился. Губы принцессы коснулись его лба, они были как цветочные лепестки: сухие и прохладные.
— Фома! — кричал кто-то, продираясь сквозь заросли с треском. — Фома!
Он открыл глаза. Принцессы рядом не было.
Зато был учитель физкультуры, в спортивном костюме. Свисток болтался у него на шее, а сам учитель был красный и очень злой. Но, увидев Фому, целого и невредимого, учитель так обрадовался, что просто схватил его за руку, очень больно сжав ему пальцы, и потащил.
— Что же ты?! — выговаривал учитель на ходу. — Как ты мог?! Тебе доверили охранять имущество! А ты!
— Я не хочу охранять имущество, — пропыхтел тащимый волоком Фома, — я хочу играть как все.
— Для этого надо тренироваться, — сказал обидное учитель, — а ты неуклюжий. Ты ногой мимо мяча попадаешь.
Фома шмыгнул носом.
— Ну, поставлю я тебя на ворота, — вздохнул учитель, — предположим. Ты ж все мячи пропустишь. Опять будешь ворон ловить, как всегда. Тебя пока еще не бьют, по крайней мере. А будут.
— Я вырасту и сам всех побью, — сказал Фома.
— Они тоже вырастут, — резонно заметил учитель, — вот в чем штука. — Он задумался. — Можешь оставаться на дополнительные тренировки, — сказал наконец, — два раза в неделю. Я сам буду тебя работать. У тебя злость есть. И упрямство. Это хорошо. А вот что ты в облаках витаешь все время — это плохо. И для спорта, и для дружбы. Таких, брат, не любят.
— Меня принцесса поцеловала, — сообщил Фома, — только что.
— Вот, пожалуйста, без этого, — сказал учитель, — этого не надо. Давай договоримся: ты ничего не выдумываешь, а я тебя тренирую. Идет?
— Я не выдумываю, — обиделся Фома.
— Ну… — сказал учитель, почему-то шепотом, — я тоже в твоем возрасте… иногда… и мальчишки били. А теперь вон какие мышцы.
Он закатал рукав и показал, какие именно у него мышцы. Мышцы были ничего себе, но в кино Фома и получше видел…
— Мне не нравится, каким он растет, — сказал папа, — он все время что-то выдумывает. Ему будет трудно.