Курмахама
Шрифт:
Несмотря на то что внешне Геннадий не выказал к жене хоть какой-то интерес к её особе, когда та вошла в квартиру, нисколько не удивился столь раннему её появлению и даже не поздоровался, Елена быстро поняла, супруг рад её появлению дома. Поэтому, не дожидаясь ответной реакции, она с самого порога принялась рассказывать Геннадию обо всех событиях последних дней. О том, что Света наконец-таки вернулась домой, и что она, Елена, не стала докапываться до причин внезапного исчезновения снохи, а лишь попросила больше не оставлять Антошку одного. Потом плавно перешла на рассказ о
Елена говорила и говорила, пытаясь вылить из себя скопившуюся и распирающую сознание информацию, которой она ни с кем не могла поделиться в эти дни, а также показать мужу, как тяжело далось ей всё это. И заодно объяснить Геннадию, что ей, Елене, вся эта ситуация нравилась не больше, чем ему. Но она ничто не могла поделать, так как маленького ребёнка просто не с кем было оставить.
Геннадий весь этот поток сознания выслушал спокойно, не перебивая. Со стороны даже могло показаться, что ему до лампочки все эти разглагольствования, и он пропускает их мимо ушей. Но Елена точно знала – её слушают, причём, с вниманием. Потому что за всё время её монолога Геннадий даже не притронулся к телевизионному пульту, верный знак интереса с его стороны.
А уже лежа в кровати, Елена прижалась к плечу мужа, вдохнула запах его кожи и тихо заплакала. Геннадий повернулся к жене, обнял ее, пристроил ее голову у себя на плече и начал успокаивать:
– Ну, ладно, хватит тебе, не реви. Знаешь ведь, что я не выношу женских слез. Ну, успокойся, все ведь уже прошло, кончилось. И Антоха при матери, и ты свободна. Скоро и я тебя освобожу.
Елена заревела навзрыд, всхлипывая и содрогаясь всем телом.
– Опять ты за свое, – сквозь рыдания осипшим голосом прохрипела она.
– Да вовсе нет, – поторопился успокоить ее муж, – Это так, вырвалось. А ты слово волшебное произнеси, все к завтрему и развиднеется.
– Какое еще волшебное слово? – Елена приподняла голову и заглянула мужу в глаза, – Опять издеваешься?
– Даже и не думал. Тебе надо такое слово собственное придумать. И наделить его волшебными свойствами, тогда оно будет помогать тебе в трудных ситуациях всю жизнь. Проверено. Давай, попробуй прямо сейчас. Ну? Разве ты не хочешь, чтобы неприятности исчезли?
Несмотря на необычность предложения и недоверие к вечно иронизирующему над ней Геннадию, Елена покорно зашевелила извилинами, но ничего кроме избитой фразы: «Господи, помилуй» ей на ум не пришло.
– У меня не получается придумать, – уныло просипела она зарёванным тоном. И вдруг спохватилась:
– А у тебя, что, есть это волшебное слово? Неужели и вправду помогает?
– Было, с детства, – отозвался Геннадий с какими-то даже торжественными интонациями, – я его называл «ключ-слово». Могу поделиться. Мне оно уже без надобности. Жизнь все равно к концу подходит.
– Опять ты за свое. А что за слово такое?
– Курмахама, – Геннадий произнес это слово тихо, но со значением, и как показалось Елене, уважительно и бережно, что ли.
– Как? – на всякий случай переспросила Елена.
– Курмахама.
– Курмахама, – повторила Елена тихонько, – Да я и не запомню даже!
–
– А ты расскажешь мне, откуда оно взялось у тебя, это слово?
– Если завтра вспомнишь его, то, так и быть, расскажу, а теперь спать. Отчаливай на свою половину кровати и дрыхни себе спокойно. Спи, Ленточка, спи…
Глава 6
О том, что существует ключ-слово, которое, будучи произнесено в нужный момент, может практически всё, Генка знал с пяти лет. Как-то летом его друг Борька Морковин по прозвищу Бруква затащил Генку в промежуток между сараями в детском саду, который находился неподалеку от их двора и был для местной детворы чем-то средним между игровой площадкой, ареной для ристалищ и испытательным полигоном. Аккуратно переступив через вечную кучку в проходе, друзья очутились в тесном пространстве, надежно укрытым от посторонних взоров. Именно здесь давались самые страшные клятвы и раскрывались вселенские секреты, поэтому по спине Генки непроизвольно пробежал холодок.
Холодок этот усилился до дрожи, когда Бруква уставился на него немигающим серьёзным взглядом, настолько многозначительным, что Генке действительно стало страшно.
– Чё, – одними губами просипел он, непроизвольно сглатывая слюну.
– А ты никому не скажешь? – зловеще прошипел Бруква, не отводя свои светлые глаза от Генкиных, словно пытаясь просветить ими все внутренности тела своего друга.
– Никому, чтоб мне с места не сойти, – побожился Генка, замирая от предвкушения Великой тайны. Он уже точно знал – сейчас Бруква расскажет такое!..
– Слушай, – торжественно прошептал Бруква, засунув губы трубочкой в Генкино ухо. Это было щекотно и немного мокро, поэтому Генка деликатно отстранился, виновато потёр ушную раковину и затем осторожно приблизил свой слуховой орган обратно к Бруквиному лицу, всё же стараясь держаться на безопасном расстоянии.
Бруква сердито посмотрел на Генку, сделал паузу, дабы продемонстрировать неуместность столь несерьёзного отношения к Великой тайне, потом скривил рожицу, показывая, мол, «а-а-а, ладно, что возьмешь с убогого» и продолжил, ещё более понизив голос и оттого заметно подвывая:
– У каждого человека есть ключ-слово!
– Какое слово есть? – не понял Генка, который ждал от друга совсем другие откровения. Типа, чем занимаются взрослые, когда вдруг неизвестно от чего хохочут в темноте и мешают спать.
– Ключ-слово! – выдохнул Бруква со значением. Ему казалось, всё предельно ясно, и никакие комментарии тут не нужны. Но, посмотрев на кислое Генкино лицо, с явным отпечатком разочарования на нём, спохватился и пустился в объяснения.
– Бандаж ты, Генка, – начал Бруква, чтобы настроить собеседника на верный лад. Неизвестно почему слово «бандаж» в среде дворовой мелюзги считалось очень обидным, почти матерным. За него можно было запросто схлопотать по шее, поэтому им старались не разбрасываться. Сказанное в нужное время, слово «бандаж» должно было означать – речь далее пойдёт о вещах серьёзных. Генка оценил сказанное и приготовился слушать.