Курочка Ряба, или Золотое знамение
Шрифт:
Всем, однако, все было ясно.
И лишь неутомимый, бравый Василь Васильич спросил деловито:
— Что будем с задержанными делать, товарищ полковник?
Волченков подумал мгновение.
— Со стариков снять дознание, — сказал он, — и обратно домой, под наше наблюдение. Двух людей к ним в засаду. Будем устанавливать их контакты.
5
Вечерняя благословенная тишь сходила на застеленные пузырчатым желтым линолеумом коридоры горуправления внутренних дел. Однако еще хлопали там и здесь двери, выпускали
— А справку-то мне? — зычно кричала она еще издали. — Я на работу не ходила! Справку мне обещали! — И, настигнув мундир или костюм, заступала ему путь, угрожающе придвигаясь могучим корпусом вплотную. — Кто мне справку-то должен дать? Не емши, не пимши с утра! Целый день как на привязи!
Евдокия Порфирьевна это была, она самая, не кто другая. Посидите, посидите здесь, вы еще потребуетесь, подходил к ней время от времени некий сержант, все маячивший около двери на лестницу, несший будто бы там какую-то вахту, а потом вдруг исчез, рабочий день покатился к концу, и Евдокия Порфирьевна поняла, что может, похоже, остаться без всякого оправдательного документа относительно нынешнего прогула.
Однако к кому она ни бросалась, кому ни заступала дорогу, никто о ее беде даже не хотел слушать.
Не понимаю вас, гражданочка, говорил один, ловко огибая ее жаркий корпус и умело избегая повторной попытки блокирования. Первый раз вижу вас, говорил другой, я никаких справок не выдаю, и молча, с терпеливостью ждал, когда она отступится от него. А попадались и такие, что, словно бы брезгуя, вообще не удосуживались раскрыть рта — только пожимали плечами и кривили удивленно губы…
Так, пройдя по всем четырем этажам горуправления, вверх-вниз, вниз-вверх и снова вверх-вниз, Евдокия Порфирьевна догадалась сунуться в дежурную часть. Дежурная часть была отделена от коридора деревянным поясным заборчиком, сверху в заборчик вделано прозрачное пластмассовое стекло, уходившее к самому потолку, и только в одном месте этого стекла было вырезано для общения с коридором небольшое окошечко.
— Кто мне справку-то даст, я целый день с утра, не емши, не пимши, здесь просидела?! — загремела Евдокия Порфирьевна, наклоняясь к окошку и делая попытку даже протиснуться внутрь — вполне безуспешную, однако, по причине малости отверстия. — Где он, который мне все посидеть-то велел?!
— Задержанная? — строго спросил ее из-за пластмассового стекла некий обитавший там молодой человек милицейского облика, но в гражданском.
— Какая задержанная? Ты что!
— А зачем же тогда сидели?
— Так велели!
— Кто велел?
— Так этот, с погонами! Две полоски поперек. Стоял все, маячил, а потом на: след простыл!
— Ничего не пойму, — посмотрел молодой человек на милиционера в форме, обитавшего рядом. — Где она сидела? Кто стоял?
— Ничего не понятно, товарищ старший лейтенант! — радостно подтвердил тот.
— Или вы потерпевшая? — чуть смягчив голос, спросил старший лейтенант в гражданском.
— Какая потерпевшая?! — возопила Евдокия Порфирьевна. — Мне
Она не закончила. Потому что, вывернув с лестницы, по коридору к ней двигался тот милиционер, начальник Аборенкова, который и обещал ей справку, но только вроде бы постаревший лет на десять. И еще, кажется, у него стало больше звездочек на погонах.
— Э! — шагнула к нему Евдокия Порфирьевна. — А справку-то?
Впрочем, она несколько робко шагнула, и голос ее тоже подвел — неуверенно как-то прозвучал, без зычности: все-таки больно уж скоро начальник Аборенкова постарел и повысился в звании.
— Что такое? — остановился постаревший начальник Аборенкова. — Какую справку?
Евдокия Порфирьевна, однако, уже оправилась от растерянности.
— Какую! Какую обещал! — возвысила она голос до прежней зычности. — Целый день не емши, не пимши, на работу не ходила — как я без справки?!
— Кто такая? — посмотрел постаревший начальник Аборенкова через стеклянную стенку на дежуривших там старшего лейтенанта в штатском и просто милиционера.
— Неизвестно, товарищ полковник! Взялась откуда-то! — хором ответили ему из-за стенки.
Евдокия Порфирьевна почувствовала в себе такой гнев, какой нападал на нее, пожалуй, при драках с мужьями, после чего они отправлялись в недальнее путешествие портить себе биографию.
— Кто такая?! — заревела она, подступая к постаревшему начальнику Аборенкова. — Забыл?! Память коротка? А кто меня привез сюда? Кто справку обещал?
— Из психдома давно? — выставляя перед собой пухлую короткую руку, требовательно спросил ее постаревший начальник Аборенкова и, глянув в сторону стеклянной стены, странно дернул головой.
Врежу, ох врежу, чувствовала в руке нарастающий гнев Евдокия Порфирьевна, и тут обеспамятевший ее мозг осознал, что было сказано. И глаза у Евдокии Порфирьевны уловили, что те двое за стеклянной стенкой бросились к двери рядом с окошечком.
Словно бы некая невидимая сила подхватила Евдокию Порфирьевну и понесла со страшной скоростью к выходу. Где там были те двое, пробовали они догнать ее или нет — осталось неизвестным ей. И в молодости так не бегала Евдокия Порфирьевна, как бежала сейчас. И не бежала она, а будто бы и в самом деле несло ее — через входные двери, по ступеням крыльца и дальше, и дальше по тротуару… прочь, прочь от призрака помянутого страшного дома.
И долго потом приходила она в себя на какой-то скамеечке, загнанно ходя грудью, прикладывала горячие ладони к вискам, а в висках бухало — будто колотил по наковальне тяжким молотом молотобоец. В глазах у нее все плыло, жаркое марево колыхалось перед ними вместо знакомого городского пейзажа, а когда наконец стало оно прозрачнеть, то обнаружилось, что пейзаж перед нею совсем незнакомый — в такое место занесли ноги, где она отродясь не бывала.
6