Курортная зона
Шрифт:
…Могут прятаться ее убийцы…
Свет, конечно, нужно зажечь. Чтобы найти в аптечке аспирин или парацетамол. Сбить температуру.
…Но для этого нужно встать с кровати, а под кроватью может прятаться Китаянка с глазами, как огненные щели… Ее тонкая рука, как струйка лавы, потечет по полу, коснется голой Ларисиной ступни…
Лариса стиснула кулаки и села в постели. Она не сдастся. Только бы встать.
И тут она услышала тихий
Ее решимость тут же испарилась. Лариса поняла, что громко клацает зубами и никак не может унять свою распоясавшуюся нижнюю челюсть.
Стук прекратился.
Но через мгновение повторился вновь — тихий и настойчивый.
“Д-давай м-мыслитьлогич-чески. Если это Фрид-да, то зач-чем ей стуч… стучать. Она мож-жет и так куда угодно просоч-читься. Или сжеч-чь меня вместе с домом. Наверно, это князь Ж-жупаев. Хоч-чет узнать, как я себя чув…ствую”.
— Князь, это вы? — громким, как ей показалось, голосом спросила Лариса, молясь о том, чтобы услышать в ответ “да”. — Князь, простите, я очень плоха. Я правда больна. У меня кружится голова, я не могу встать, чтобы открыть вам. Позовите Веру, у нее есть второй ключ. Князь, принесите мне воды из артезианской скважины…
Ей казалось, что она говорит громко, но на самом деле ее голос звучал не громче шелеста книжных страниц. Однако тот, кто стучал, похоже, слышал все, что Лариса пробормотала в полубреду.
Потому что стук сменился на какой-то жестяной шорох. Такой звук издает ключ, поворачиваясь в замке.
— Князь! — отчаянно прошептала Лариса. — Жупаев, это вы?! Откуда у вас ключ?!
Молчание и медленное движение открываемой двери.
— Я поняла! — крикнула, а вернее, просипела Лариса, стискивая одеяло на груди. — Это ты, сволочь, Ежмнский! Пришел мстить, да? Еж, колючий еж, ты на всех чертей похож…
И она захохотала. И хохотала до тех пор, пока не увидела у своей кровати фигуру, не имевшую ничего общего ни с князем Жупаевым, ни с Антуаном Ежинским.
— Кто ты? — прошептала она.
Фигура медленно опустилась на край постели.
Лариса ощутила, как ее тело плавится в потоке незримого пламени. И отовсюду слышатся нечеловечески прекрасные и оттого наводящие смертный ужас голоса:
Закрываешь глаза, и является тот,
Тот, кто даже по сне тебе больше не нужен.
Он не стал тебе другом, любовником, мужем.
Он лишь музыка из ненаписанных нот.
Лариса беспомощно оглядывалась в поисках хозяев этих голосов, а когда увидела их (или представила в бреду), то сердце ее сковал смертный ужас.
Они были похожи…
…на скрученные пламенем лепестки.
Но у каждого был свой шепот:
Он приходит к тебе, как всегда, налегке:
В запыленном плаще и при сломанной шпаге.
А лицо его снова белее бумаги.
И бумажные розы зажаты в руке.
Он
Отражало его беспокойного взгляда.
Ты твердишь: “Уходи!” Заклинаешь: “Не надо!” —
Отвернувшись к безмолвной и сонной стене.
Ты ведь знаешь, что с ним по-другому нельзя:
Только гнать. Или он завладеет тобою,
Чтобы ты упивалась любовью и болью,
Глядя в эти надменно-чужие глаза.
А когда он уйдет, как всегда не сказав
На упреки твои ни единого слова,
Ты не сможешь стерпеть, ты расплачешься снова.
И за окнами будут печаль и гроза.
Лариса плакала без слез, понимая, что уже, наверное, умерла, потому что бредить стихами она не может. А темная фигура — ее ангел смерти. Абадонна в черных очках и плаще-макинтоше, явившийся забрать ее грешную душу на мытарства…
— Лариса… Лариса, очнись!
Вот это уже совсем не по-ангельски — хлопать несчастную усопшую по щекам. Она, конечно, только и делала в жизни, что грешила, но драться-то зачем?
И тут она поняла, что это все — остатки ее бреда. Что на самом деле она жива, чувствует себя… мм… почти неплохо, а ее комнату пронизывает солнечный свет из большого панорамного окна. Настоящий солнечный свет, хоть и по-осеннему бледный. А на кровати сидит никакой не ангел смерти. Темноволосый, с незапоминающимся лицом парень примерно ее возраста в куртке и брюках из черной джинсовой ткани. Довольно симпатичный товарищ, если бы не тот факт, что Ларисе он совершенно незнаком. И она совершенно не готова к общению с незнакомцами. Ей бы в сортир… И зубы почистить…
— Лариса, как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил незнакомец.
— А тебе какое дело? — сгрубила Лариса, стыдясь своего ночного бреда, слабости и паники. — Ты кто такой? Доктор, что ли?
Парень рассмеялся, но вид у него был огорченный.
— Не узнала. Надо же! А я надеялся…
— Зря надеялся. — Лариса заставила свое тело выпрыгнуть из постели и принять боевую стойку. — Ну-ка, вали отсюда, незнакомец!
Парень поднялся с кровати и, по-прежнему чуть печально улыбаясь, заговорил:
— Я однажды здорово укусил тебя, когда мы занимались любовью. Ты потом плакала, а я в порыве раскаяния зализывал укушенное место и говорил, что порежу себе вены, если ты меня разлюбишь. Я это помнил всю жизнь. Тебя помнил. А ты… Меня даже не узнала.
Ларису словно подсекли под коленками. Она вцепилась в спинку кровати, чтоб не упасть. Какие уж тут боевые стойки…
— Артур, — тихо произнесла Лариса. — Ты очень изменился.
Она опустила руки и снова почувствовала слабость во всем теле. И не сопротивлялась, когда Артур стиснул ее в объятиях и прижался губами к ее губам.