Курсант: назад в СССР
Шрифт:
— Давай.
Через минуту в комнату с выпученными глазищами заглянула соседка. Женщина предпенсионного возраста в ситцевом халате и фартуке. Ее явно оторвали от домашних дел, но она совсем была не против. Хотя, стояла и тряслась, как осиновый лист, боясь переступить порог. Зайти так и не решилась, высунулась из-за дверного косяка.
Участковый заблаговременно предупредил ее не таращиться в сторону кровати, где лежали трупы, а лишь глянуть на противоположную стену.
Соседка, естественно, не выдержала и бросила беглый взгляд
— Ой, божечки! — схватилась она за сердце и отпрянула обратно в коридор, — Это что за ироды сотворили? Что делается-то, люди добрые? Паша, Шура! Никому плохого ничего не сделали. Шура верующая была, а Паша выпивал по-тихому. Но это же не преступление!
— Прошу вас, Клавдия Степановна, — участковый встал между трупами и соседкой, его широкая фигура вкупе с фуражкой надежно прикрыли страшную картину от ее глаз. — Посмотрите, пожалуйста, ничего со стены не пропало. Все на месте?
Поохав и повздыхав, соседка, наконец выдала:
— Как же! Иконы нет! Икона там висела на гвоздике с Богородицей. Нет ее теперь. Украли! Мало того, что людей на тот свет отправили, так еще и икону украли. Грех-то какой! И как только земля таких нечистивцев носит? Прости господи.
Женщина перекрестилась несколько раз. На ее глазах навернулись слезы. Она вытерла лицо передником.
— Спасибо, Клавдия Степановна, — сказал участковый, — Пойдемте, я с вас объяснение возьму, расскажете, что за икона. Откуда она у потерпевших. Когда вы в последний раз ее видели.
Милиционер уволок причитающую соседку, а Дубов дал указание Гале:
— Опиши в протоколе подробнее место с гвоздиком.
— Уже сделала, Глеб Львович, — отчиталась она.
— Молодец, — Дубов задумался, — А почему свидетель, который милицию вызвал, ничего про икону не сказал? Что нет ее.
— Может не заметил? — предположил Аристарх Бенедиктович.
Пока его подопечный Витя искал следы рук на стаканах и бутылке (занятие заведомо пустое, скорее всего, там будут отпечатки лишь потерпевших и собутыльника-свидетеля, но отрабатывать улики надо), Паутов имел возможность выдвигать следственные версии и помогать Дубову. За того, в свою очередь, протокол осмотра писала подопечная Галина. А два опытных мозга в это время могли покумекать над раскрытием, не отвлекаясь на процессуальные технические работы.
— А ну, пригласи свидетеля, — Дубов кивнул мне. — Все равно без дела стоишь. У него комната напротив.
Я действительно фотографировать пока не торопился. Слушал и вникал. Глаза загорелись, и старое оперское сердце защемила ностальгия. Поручение старшего следователя прокуратуры воспринял, как подарок. Мне самому очень не терпелось лично позадавать вопросы свидетелю. Конечно, опера его уже отработали, но хотелось вникнуть в процесс. Быть в гуще событий, так сказать.
Я почувствовал себя старой охотничьей собакой, которая еще не потеряла хватку, и наконец, дождалась открытия сезона охоты.
Я метнулся к соседу. Его как
Свидетель оказался под стать своим убитым соседям. Вид неряшливо-небритый. Под глазом отдающий желтизной застарелый фингал, рядом на скуле кусок лейкопластыря. Одет в подранные на коленях трико и майку-алкоголичку.
В советское время любой алкаш ассоциировался с такой майкой на лямках. Поскольку она в те годы являлась элементом нижнего белья и была у каждого мужчины. Приличный человек на улицу в таком виде, конечно же, не пойдет, а алкаш запросто.
— Привет, — кивнул я оперу. — Там со свидетелем еще раз Дубов хочет переговорить.
Опер и Петр Васильевич Березкин (так звали алкаша) встали и направились за мной. В комнате убитых Березкин остался в дверях, не решаясь проходить дальше. Топтался и, поглядывая на трупы, торопливо отводил взгляд в сторону. В его красных глазах сквозило беспокойство. Понять можно, не каждый день твоих соседей убивают. А еще он косился на недопитую бутылку водки, что Витя старательно мазал дактилоскопической кистью. Горбатого могила исправит.
— Товарищ, — Дубов глянул на алкашика, как строгий профессор на нерадивого студента, — Что же вы нам про икону ничего не сказали?
Глеб Львович кивнул на пустующий угол:
— Давно ее нет?
— Так, эт самое, — Петр зашмыгал носом и почесал плечо с татуировкой. — Кто ее знает? Ну висела и висела, а куда делась понятия не имею, товарищ следователь.
Синюшно-зеленый узор на плече Березкина с натяжкой можно было назвать татуировкой. Голая наливная женщина с нечеткими очертаниями и текстом внизу: “Наташа”.
— Куда делась икона, это мы разберемся, — сказал Дубов. — Вы лучше скажите, когда она пропала?
— Так, эт самое, сегодня была еще, вроде…
— Точно?
— Да, точно, вспомнил, — закивал поклонник Наташи и часто заморгал. — Покойница тетя Шура сегодня крестилась в обед, когда я у них был. Что-то там прощения просила и на икону при этом смотрела. Ругнулась на сына и сразу за непотребство прощение попросила.
— Ясно, а потерпевшие вам ничего про эту икону не рассказывали, не говорили о ее ценности? И откуда она у них появилась?
— Как же не рассказывали? Рассказывали, — Петр провел глазами вверх влево и поскреб щетину на опухшей морде. — Тетя Шура говорила, что от бабки ей икона досталась. А той от ее бабки. Получается, эт самое, старинная штука. А про стоимость не скажу. Но один момент запомнил, когда Пашка похмелиться хотел, а денег на беленькую не было, он собирался обменять икону на самогон в соседнем бараке. Так тетя Шура его скалкой отходила так, что он два дня у меня жил, боялся дома появляться.
— Я смотрю, тетя Шура была боевая женщина, — задумчиво проговорил Дубов. — А что у вас с лицом?