Курская дуга
Шрифт:
— Не «тигр»? Нет?
— Ты, брат, разохотился…
— Говори громче, в ушах звенит…
— Это их обыкновенный T-III. Но и то штучка. Орешек! — крикнул Телушкин.
8
Бобрышев проснулся рано. По привычке завел часы, взглянул на светящиеся стрелки: «Пора!» В землянке догорала свеча. Дмитрий что-то переписывал в толстую тетрадь. Возле времянки на походной кровати крепким сном спала Катя. Бобрышев оделся и, сложив вещи в рюкзак, подошел к Дмитрию.
—
— Катю будить не надо. Ну что ж, пошли. Я тебя провожу.
Они вышли из землянки. В овраге разлив тумана подступил к верхушкам высоких кленов. Казалось, черные всадники бесшумно переплывали белесую реку. Подвесной мосток, перекинутый через ручей, качался под ногами. Ручей, недавно робко точивший снега, теперь набух и превратился в шумную речку.
За мостком на снегу Дмитрий заметил желтую пыльцу.
— Орешник зацвел.
— А вот и подснежник! — Бобрышев нагнулся, сорвал цветок.
По дороге, собрав букетик подснежников, они незаметно подошли к перекрестку. Дмитрий взглянул на указатель..
— До Малоархангельска двадцать четыре километра. Ты на попутной?
— Меня заберет почтовая машина, Я условился.
Сквозь туман пробились солнечные лучи. Все вокруг ожило, повеселело. По широкому полю покатились то сизые, то золотисто-белые волны. Они текли, таяли и снова бесшумно наплывали на бугры. Но солнечные лучи оказались слабыми, они потухли. Игра света и тени прекратилась. Послышался сигнал грузовика, и в то же мгновение от сильного удара вздрогнул воздух.
— Вылазка! — насторожился Дмитрий.
— После того как фашисты снова взяли Харьков, они обнаглели.
— Эх, Харьков, Харьков…
— Мы его вернем, Дмитрий, вот отшумит весна — он будет наш!
Остановив грузовик, шофер распахнул дверцу, козырнул:
— Кто едет, товарищи офицеры?
Бобрышев стал прощаться. Прислушавшись к грохоту боя, шофер зло сплюнул:
— Сегодня Гитлер рано проснулся, вилы ему в бок!
Бобрышев полез в кабину.
— Ты мне почаще пиши, Дмитрий…
— Обязательно!
— Передай привет Кате. — И Бобрышев помахал рукою.
Проводив товарища, Дмитрий поспешил на гул боя. Он свернул с дороги, пошел напрямик. Ему пришлось взять разгон и перепрыгнуть через узкий, но глубокий ручей. Он ускорил шаг и остановился на берегу нового ручья. Рыхлый снег мешал прыжку. Но возвращаться назад Дмитрию не хотелось.
Он ступил на льдину и провалился. К счастью, место было неглубокое, но он все-таки набрал в сапоги воды.
Артиллерийская гроза стихла так же внезапно, как и началась. «Теперь спешить некуда», — подумал Дмитрий. Переобувшись и тщательно выкрутив мокрые портянки, он быстро побежал к высотке. «Надо согреться!»
Его окликнули. По дороге шагал Курбатов, беседуя с каким-то проворным полковником. Тот легко, словно кузнечик, перепрыгивал рытвины, залитые мутной водой. Позади шел порученец генерала, знакомый Дмитрию молоденький
Комкор остановился.
— Вовремя подоспел корреспондент. Писать есть о чем. Знакомься с командиром полка, это подполковник Федотов. Я был у него на КП, когда противник сделал вылазку, и вот решил все на месте проверить. — Курбатов поправил пенсне, зашагал, — Так продолжим наш разговор, подполковник… Мы должны построить оборону, тщательно все продумав — она должна быть глубокой, активной, противотанковой. И на войска, на всю нашу технику наденем шапку-невидимку. Только так!
— Сейчас в ротах, товарищ генерал, мы уделяем особое внимание маскировке.
— Правильно поступаете.
Шагая рядом с Курбатовым, Дмитрий подумал о том, что надо бы проверить, как маскируются войска. Очень важный вопрос.
— Весна идет, широко применяйте дерн, — советовал комкор.
— Мы его в оврагах нарежем, пластами покроем дзоты.
— Прошлой весной, подполковник, проверял я оборону на Северном Донце, — замедлил шаг Курбатов. — Прихожу в один полк, замечательная маскировка! Я к «соседу». Совсем иная картина. Дзоты демаскированы. Трава сохнет. Не дзот, а детский мяч — одна полоса зеленая, другая желтая. А почему?
Подполковник молчал. Генерал, как бы не требуя от него ответа, продолжал:
— Упустили мелочь. Дерн уложили, а засыпать землей швы не догадались. Солнце печет, ветерок гуляет, и корни сохнут…
«Подполковник Федотов, очевидно, не кадровый офицер, — решил про себя Дмитрий, — Курбатов учит его. Но как тонко, чтобы самолюбие не задеть…»
Обогнув высоту, они спустились в траншею. Комкор остановился:
— Почва какая! Глубокий чернозем. Что хочешь, сей. Хороша землица. Минировать ее больно, а приходится…
Мины, шурша, пролетели над траншеей и разорвались на гребне высотки. Зазубренный осколок упал в траншею. Курбатов втоптал его в землю.
— Ну, пошли!
За поворотом боец-наблюдатель протирал платком бинокль, разговаривая сам с собой.
— Ишь, чертов Гитлер, снова шестиствольную собаку привел.
— Откуда стреляет миномет?
— Бьет с временно оккупированной территории, товарищ генерал!
Курбатов подошел к солдату.
— Ты шутни-ик… Ну, а точней. Откуда?
— Это кочующий, он бьет из-за хат; одна с проваленной крышей, а на другой прошлогоднее гнездо аиста. Шестиствольный сделает налет и в лощинку уходит. Там прячется, выжидает. Потом оттуда открывает огонь.
— Так знаешь?
— Как не знать. Миномет засечен!
— Шатанков молодой солдат, но хороший наблюдатель, — хвалит гвардейца Федотов. — В полк пришел под Казачьим курганом, на Дону… Помнишь, а?
— Как не помнить, товарищ гвардии подполковник! Это было в ночь под Новый год… Вы тогда выстроили нас, пополненцев, и сказали: «Возьмем Казачий курган. Сделаем Родине новогодний подарок!» И мы взяли. — Шатанков расстегнул ватник, достал аккуратно сложенный лист. — Взгляните, товарищ генерал.