Курский перевал

Маркин Илья Иванович

— Трудно, — признался Алеша.

— А ты знаешь? — вплотную к Алеше придвинулся Саша. — Конечно, и стыдно и обидно, когда плохо получается. По себе знаю. Но ты перебори стыд этот, подави обиду и учись. У всех учись: у взводного, у отделенного, у товарищей, особенно у фронтовиков, у тех, кто уже воевал. Самое главное — воевать научиться, а тогда все пойдет!

«Верно! Точно! — слушая комсорга, думал Алеша. — Из-за гордости, из-за самолюбия переживал я… Прав Саша. И откуда он про меня все узнал?»

XI

Воронежский фронт занимал всю южную половину Курского выступа и огибал Белгород с востока и юго-востока. На этой огромной территории, равной

чуть ли не половине Англии, располагались сотни воинских соединений, частей, подразделений. Перед ними стояла мощнейшая группировка противника. На войне жизнь протекает исключительно напряженно и стремительно. Резкие, решительные изменения на фронте могут произойти почти мгновенно, не за дни и даже не за часы, а за какие-то считанные минуты и секунды. Даже в условиях самого глубокого затишья на фронте, когда кажется, что жизнь замерла и все остановилось, в войсках все равно непрерывно происходят изменения. Одни части или подразделения покидают худшие места и переходят в лучшие; другие перемещаются, чтобы обмануть, ввести в заблуждение противника; в третьи прибывают пополнения, резервы, и они так же вынуждены менять прежнее положение, размещая новые силы. Но все это лишь частичка той кипучей жизни, которую ведет такое объединение, как фронт. В его составе сотни тысяч людей, множество машин, вооружения, самой различной техники. Фронт нужно питать, обеспечивать, снабжать. А для этого необходимы транспорт, дороги, склады, базы.

И это еще не главное, что составляет понятие «фронтовая жизнь». Самое главное и важное — это противник. О нем нельзя забывать ни на секунду. Его нужно изучать и не просто знать, кто и что стоит перед фронтом, а — самое главное — разгадать его замыслы, определить, что и когда он будет делать, и быть готовым в любой момент сорвать его намерения, спасти жизни своих людей и разгромить врага.

Неисчислимое множество проблем и вопросов непрерывно возникает и решается в огромном коллективе фронта.

И обо всем, что происходит и что может произойти на фронте, должны постоянно знать они, представители Генерального штаба генерал Решетников и полковник Бочаров. И не просто знать, но решающие события увидеть собственными глазами, именно собственными, а не глазами докладов, сводок, донесений, все проанализировать, сделать свои выводы и доложить их в Генеральный штаб.

Таков был основной смысл работы генерала Решетникова и полковника Бочарова.

Игорь Антонович Решетников словно был рожден для таких дел. Резкий, стремительный, с острым аналитическим умом и отчаянной смелостью, он, как метеор, носился по войскам фронта, всегда оказываясь там, где назревали или свершались новые события. Словно до предела заряженный аккумулятор, возвращался он в штаб фронта, и тут все накопленное им во время поездки раскладывалось по полочкам анализов и расчетов, переплавлялось в конкретные выводы и обобщения. Этого умения сразу же схватить множество событий и фактов и из этого множества выделить главное и решающее не хватало полковнику Бочарову именно сейчас, пока Решетников находился в Москве.

С каждым днем обстановка на фронте угрожающе осложнялась. Разведчики и партизаны сообщали, что по всем дорогам — к Харькову, к Белгороду, к Сумам — идут вереницы немецких эшелонов с войсками и техникой. На ближние и дальние аэродромы из Германии, из оккупированных ею стран Западной Европы, с других участков фронта перебазируются авиационные части.

И в это напряженное, тревожное время, как назло, внезапно оборвалось поступление новых сведений о противнике. Немцы на фронте резко повысили бдительность. Каждую ночь десятки разведывательных групп и партий в разных местах пытались проникнуть в расположение

вражеских войск, но неизменно натыкались на огонь и засады и возвращались ни с чем.

Словно по единой команде замолчали все немецкие войсковые радиостанции. Радиоподслушивание, ранее дававшее ценнейшие сведения, теперь бездействовало.

Густые туманы и низкая облачность сковали действия авиации. Летчики, решаясь даже на пагубные бреющие полеты, не могли рассмотреть, что творилось в стане врага.

Порвалась связь и с партизанами. Против них гитлеровцы бросили регулярные войска с танками, артиллерией, авиацией. В лесах вокруг Курского выступа разгорелась партизанская война.

Никто точно не знал, что творилось в штабах, войсках и тылах противника.

В четверг утром всей разведке фронта был отдан категорический приказ: любой ценой добыть пленных. Но прошли четверг, пятница, суббота, наступило воскресенье, а пленных все не было.

К тому же и в наших войсках положение также все более осложнялось. Началась весенняя ростепель. Грунтовые дороги раскисли, а шоссейных не было. Встали все автомашины. Только с трудом ползли по грязи конные повозки и тягачи. Защитников Курского выступа связывала с тылом страны одна-единственная железнодорожная линия Курск — Воронеж, да и ту день и ночь бомбила немецкая авиация. И эта ненадежная ниточка питала два огромных фронта — Воронежский и Центральный. Воронежский фронт с великим трудом получал по одному-два эшелона грузов в сутки, а это для такой огромной массы войск и техники было почти каплей в море. В соединениях и частях начал остро ощущаться недостаток в боеприпасах и горючем. Армейские и фронтовые склады катастрофически пустели. Там, в тылу страны, за Воронежем, за Ельцом, лежали тысячи тонн воинских грузов. А здесь, под Курском, приходилось экономить каждый снаряд, каждый килограмм бензина.

Весна наступала стремительно и властно. Траншеи и окопы заливала вода. Вспухли и стали непреодолимым препятствием безобидные ручейки. Бесчисленные овраги и балки с раскисшими, неприступными берегами остановили передвижение вдоль фронта. Отдельные части и подразделения были отрезаны друг от друга и от тылов. В войсках вспыхнула эпидемия гриппа. Медпункты, медсанбаты, госпитали наполнились больными. Редели и таяли и так малочисленные части и подразделения, а пополнение все из-за того же бездорожья поступало слишком медленно.

Бочаров с ненавистью смотрел на карту расположения противника. Там к Харькову, к Белгороду, к Сумам с запада, с севера, с юга — с трех сторон подходили десятки исправных железнодорожных линий, вились шоссейные и мощенные камнем дороги.

А у нас все сковали взорванные и разбитые мосты, разрушенные дороги, сложное начертание линии фронта. Немецкое командование беспрепятственно гнало к фронту вереницы вагонов, колонны машин. А у нас приход даже одного эшелона с войсками и грузами считался великим счастьем.

Несколько раз Бочаров пытался проехать на передний край и своими глазами увидеть, что там происходит, но, едва свернув с шоссе, машина застревала. Приходилось довольствоваться телефонными разговорами и официальными сведениями, которые получал штаб фронта.

Это угнетало Бочарова. Он осунулся, похудел. Тяжелые думы о положении на фронте перемешались с внутренним разладом, который вновь охватил Бочарова. Хотя и твердо решил он навсегда вырвать из своей памяти Ирину, но мысли о ней не оставляли его. Они возникали по самому пустячному поводу. Стоило увидеть женщину в шинели, и сразу вспоминалась Ирина. Читая сводку о больных за последние сутки, он тут же представлял, как Ирина мечется по переполненному медпункту, ходит по ротам и батальонам, и сердце его сжималось от боли.