Кутузов
Шрифт:
Небрежно бросив свою дорогую шляпу на траву и расстегнув душный доломан, Мюрат сидел на опушке леса и не спускал глаз с дороги — уже прошло три часа, как он послал по всем направлениям кавалерийские разъезды, а еще никто не вернулся.
Рядом с ним полулежал на траве его начальник штаба, маленький генерал Бельяр. Поодаль пестрой кучкой расположились адъютанты неаполитанского короля и ординарцы от разных кавалерийских полков. Большинство адъютантов Мюрата представляли несовершенную, но точную по замыслу копию своего любимого начальника:
Неаполитанский король со скучающим видом смотрел на Витебск: разве это город? Если бы дело происходило где-нибудь в Европе, у Мюрата уже к вечеру было бы несколько хорошеньких женщин. Недаром на клинке его дамасской сабли выгравировано: "Честь и дамы". И недаром император шутит, что у Мюрата, как и у влюбчивого Бертье, "полны карманы любовниц". Еще в Вильне были очаровательные польки, а здесь Мюрат проехал по всему городу и не встретил ни одних любопытных женских глаз, ни одной лукавой, манящей улыбки.
В Литве и Белоруссии попадаются красивые еврейки, но у евреев глупый обычай: все замужние женщины должны брить голову и носить парик…
Маркитантки и те отстали в этой немыслимой дороге, а маркитантки у неаполитанского короля — все как на подбор.
Неизвестно, что будет, что прикажет император: идти дальше, или придется скучать в этом тоскливом белорусском городке? Все должны решить разъезды, а их нет как нет.
Но вот наконец на дороге показались всадники. По желтым доломанам и красным киверам сразу узнали: французские гусары из бригады Жакино. Мюрат послал их на Петербургскую дорогу, которая проходила вдоль реки Двины. Гусары и их кони выглядели свежими — они только что выкупались в реке.
— Ну как, молодцы? — вскочил на ноги Мюрат.
— Нигде никого, ваше величество. Проскакали чуть ли не десять лье, и хоть бы след.
— Конечно, Барклай отступил не к Петербургу, а к Москве.
Мюрат сделал два-три шага и стоял, глядя вдаль своими безмятежно-голубыми глазами и посвистывая.
Вот едут еще. Синие мундиры без ментика. Это прусские гусары. "Послушаем, что скажут они".
Пруссаки были не такие свежие, как французы, — их путь лежал далеко от воды.
— Какие вести?
— Никаких.
— Почему?
— Не встретили и не видели ни одной души.
— Ах, черт возьми!
Мюрат порывисто схватил с земли свою шляпу и стал обмахиваться ею, как веером.
— Еще кто-то скачет, — сказал, подымаясь с земли, Бельяр.
Издалека можно было различить красные мундиры и красные вальтрапы [42] . Это саксонские легкоконные принца Альбрехта.
— Ну, где настигли? Далеко? — спросил неаполитанский король.
— Не настигли, ваше величество.
42
В а л ь т р а п — попона, которую кладут под седло.
— Не может
— Извольте проверить.
— Бельяр, вы видели что-нибудь подобное? — возмущенно спросил Мюрат.
Он вновь швырнул шляпу на траву и заходил широкими шагами в тени берез, то и дело поглядывая на дорогу.
Вдали заклубилась пыль. Вырисовывались пики, веселые флюгера и синие мундиры. Польские уланы. Они были посланы по дороге в Поречье.
— Где русские?
— Русские как сквозь землю провалились! Они пошли другими дорогами.
— Вы что-нибудь понимаете, Бельяр? — спросил Мюрат.
— Понимаю: русские провели нас.
— Что я скажу императору?
— Это и скажете.
Мюрат ничего не ответил, только взглянул на начальника штаба, как бы говоря: "Попробуй скажи!"
— Еще не все потеряно. Я послал итальянских конноегерей по самой короткой дороге к Москве — на Рудню, — вспомнил он, надевая шляпу.
Мюрат стал кусать ногти, как Бертье. Ему казалось: если бы он сам помчался по какой-либо из этих пяти дорог, то до сих пор уже обязательно увидел бы, нашел бы, настиг бы русских!
Наконец на дороге показался последний разъезд.
— Скорее, друзья, скорее! — прищелкивал от нетерпения пальцами неаполитанский король. — Ну говорите же, что? — издали кричал он егерям.
— Дорога свободна, ваше величество. Русских нигде не видно.
— А следы? Кто шел: кавалерия, пушки? Сколько?
— Какие могут быть следы на песке? Шли. Много шло, но мы не видели никого…
— О черт! Коня! — крикнул Мюрат.
Он вскочил в седло, словно бросался в холодную воду, — он помчался с докладом к императору. Он мчался, стараясь не думать, что будет, — разговор предстоял не из приятных. Неаполитанский король, бесстрашный в атаке, был трус в императорском кабинете. Мюрат не боялся вражеского клинка, но боялся своей жены Каролины Бонапарт и ее брата — императора Наполеона.
Когда смущенный Мюрат доложил императору, что кавалерийские разъезды нигде не обнаружили следы русских, Наполеон не поверил:
— Не видали на дороге ни одной павшей лошади?
— Нет, ваше величество.
— Не нашли ни одного поломанного колеса?
— Нет, ваше величество.
— Не захватили ни одного отставшего солдата?
— Нет, ваше величество.
— Черт возьми! Да это какая-то армия привидений! — вырвалось у Наполеона. — Кто у них командует арьергардом?
— Генерал Пален.
— Молодец! За такой блестящий отход я дал бы ему орден Почетного Легиона, — говорил Наполеон, быстро шагая по палатке. Шпага била его по ноге.
Наполеону невольно вспомнилось то, что сегодня сказал Коленкур: "Мы, как корабль без компаса, застряли среди безбрежного океана".
"Да, — подумал Наполеон. — Это верно. Мы не знаем, что происходит вокруг: нет ни пленных, ни перебежчиков, ни шпионов. И нет населения: крестьяне уходят в леса".
Наполеон в раздражении бросил треуголку на стол, где широкой скатертью лежала карта, подошел к пологу, отделявшему кабинет от помещения дежурных адъютантов, и приказал: