Кутузов
Шрифт:
— Спасибо, папенька, как раз впору, — зарделась от удовольствия Прасковья.
— А это тебе, дружок! — передал жене сверток Кутузов.
— Ты очень мил, мой дорогой. Это что же такое? — говорила, поспешно разворачивая подарок, Екатерина Ильинишна.
— С цветами! Ох, какое красивое! — восхищались девочки.
— Это итальянский флер на бальное платье. В Париже и в Варшаве все знатные дамы носят.
— Правда, хорошенькое! Какие красивые розаны! И дорогой этот отрез, Мишенька?
— Шестнадцать
— Дорогой. Ну и зачем было тратиться? — притворно недовольным тоном говорила Екатерина Ильинишна, с восхищением разглядывая тонкую материю. Видно было, что подарок ей нравится. — А каким же покроем шьют в Варшаве? Парижским? Открытая грудь и плечи?
— Парижским, парижским. Все открыто. Таким покроем, как Федька Ростопчин смеется: словно с вывески торговых бань — дамы чуть ли не нагишом ходят! — усмехнулся Михаил Илларионович.
— А рукава носят одинакового цвета с юбкой?
— Разные.
— Папенька, а косыночки из лино или из кружев? — робко вставила Прасковья.
Кутузов, улыбаясь, потрепал дочь по щеке:
— Не помню, дружок. Я, право, как-то не присматривался… Чепцы и косынки весьма разнообразны.
— Мишенька, а какие носят прически? — не унималась щеголиха Екатерина Ильинишна. — Высокие, палисадником, или взбитые, вроде лебяжьего пуха?
— В большинстве случаев этакое остроконечное сооружение, — улыбаясь, показал пальцами Михаил Илларионович. — И наверху еще разные фигурки — пастушки, мельницы…
— А какие башмаки: остроконечные, стерлядкою?
— Да, да, стерлядкою! — потирал застывшие руки Михаил Илларионович, нетерпеливо поглядывая на дверь в столовую.
— Ты, верно, озяб в дороге, Мишенька? Такая отвратительная, промозглая погода, — зябко передернула плечами Екатерина Ильинишна. — И захотел есть. Пойдем я отогрею тебя кофеем.
И она увела мужа.
Михаил Илларионович умылся и сел завтракать.
— Весь город удивлен, почему государыня назначила тебя послом, — рассказывала за столом Екатерина Ильинишна.
— Она всегда была заботлива и добра ко мне. А что же удивительного в моем назначении?
— Ты ведь никогда не был дипломатом.
— Официальным — да, но вести переговоры с врагом мне приходилось неоднократно.
— Но ты же военный человек, генерал.
— В прошлый раз, в тысяча семьсот семьдесят пятом году, ездил послом в Турцию князь Репнин, генерал-аншеф. А наш поверенный в делах в Константинополе теперь — полковник Хвостов. Он командовал Троицким пехотным полком. Видишь, все военные. Война и мир тесно связаны. Римляне ведь говорили: "Si vis pacem, para bellum".
— Это что значит? — задумалась Екатерина Ильинишна. — "Мир и война — сестры", не так ли?
— Почти так: "Если хочешь мира, готовься к войне".
— Может быть, в этом и есть резон. Ты турок знаешь, всю жизнь имел с ними дело, и они тебя должны помнить.
— Если уже позабыли Кагул, Очаков и Измаил, то не могли еще забыть Мачин: ведь всего полтора года тому назад я неплохо побил у Мачина их великого визиря. Думаю, потому и назначили меня послом: с победителем приходится больше считаться! Тем более что великий визирь остался тот же.
— А кто он?
— Юсуф-паша, по прозвищу "Коджа" — большой. Прозвали за высокий рост: турок — как колокольня. Борода у него, словно у пророка, по пояс, но талантов никаких. В молодости служил у капудана Гази-Хасана, на адмиралтейские деньги торговал на фрегатах с лотка. Разбогател, купил чин паши.
— Как у них просто!
— Да, у турок решают все две вещи — деньги и кинжал.
— Что было бы, если б у нас торговец с лотка стал министром?
— У нас и такие были.
— Кто?
— Меншикова забыла? А сколько у нас министров хуже любого лоточника! — махнул рукой Михаил Илларионович. Помолчал и сказал: — Да, как воевать с турками, я знаю, а вот как удержать их в мире — еще не пробовал!
— Найдешься! Я где-то читала, кажется, у леди Монтегю, что если хочешь заслужить расположение турок, надо хвалить все ихнее.
— Ну, на эту удочку — на лесть — кого не поймаешь! — усмехнулся Михаил Илларионович. — Восток любит лесть, но больше любит подношения, бакшиш. Не зря Фридрих Второй говаривал: "Турок за деньги готов продать даже своего пророка!"
— Представляю, какие чудесные вещи вы повезете в подарок султану и всем этим пашам. Драгоценные камни, меха, золото…
— Надо будет выбрать верного человека для надзора за дарами. Я вообще наберу в свиту побольше своих людей. Вытребую из моего Бугского егерского корпуса.
— Кому же ты поручишь хранение подарков?
— Майору Павлу Андреевичу Резвому.
— А-а, это верно. Он вполне подходит: порядочный и преданный человек. Мишенька, а нельзя ли пристроить куда-либо Федю Кутузова?
— А что с него толку-то, с Феди?
— Свой человек. Возьми, голубчик!
— Разве что офицером для посылок — на большее он не годится, — ответил Михаил Илларионович. — А скажи, что нового во дворце? Императрица долго оплакивала смерть Потемкина?
Екатерина Ильинишна улыбнулась:
— Ты помнишь, мы когда-то играли у Груши комедию Детуша "Привидение с барабаном"?
— Помню, ты играла баронессу.
— Ну так вот. Баронесса убивалась по мужу до тех пор, пока портной не принес ей красивое турецкое платье. То же было и здесь: императрица скоро утешилась…