Куяшский Вамперлен
Шрифт:
Бурление сплетен поутихло, лишь когда несчастный Ромео, не в силах больше выносить соседства изменницы-Джульетты, убежал зализывать раны к своей бывшей девушке, славившейся, как говорили, достойной меня распущенностью. И опять все принялись жалеть Вадьку, провозглашая его невинной овечкой, заблудшей в логово очередного коварного волка.
Окончательно всеобщий интерес к моей личной жизни увял с наступлением осени, ибо у любителей почесать языками появилась куда более важная тема для перетирания: грандиозное гуляние, которое готовила Бадя. Главным предметом словесных баталий выступал повод сего торжества: одни считали, что грядёт Праздник сбора урожая, другие настаивали, что отмечаться будет День села. И лишь одна я знала, что заблуждаются и те и другие.
За полторы недели до назначенной даты выяснилось, что, несмотря на помощь Ляли, дело спорится очень медленно и, чтобы завершить всё к сроку, придётся набирать волонтёров. Я тут же предложила свою кандидатуру, в ответ на вопрос о работе соврав, что уже взяла недельный отгул. Самое удивительное, воплотить ложь в реальность удалось без труда. Всё, что от меня потребовала Пелагея Поликарповна: каждый день заглядывать в библиотеку, дабы отчитаться по очередной книге из списка воспитательной литературы. Разбавлять приятные предпраздничные хлопоты в компании лучших подруг чтением нудной эзотерики не хотелось, посему я решила расправиться с недельным нормативом ещё до начала отпуска. И всё бы хорошо, но на пути моём возникло непреодолимое препятствие: испепеляющая жара, накрывшая село в выходные.
Я сидела за кухонным столом, положив мокрое от пота лицо на закрытую книгу, последнюю из списка, и, как назло, самую толстую. Долгие восемьсот страниц микроскопического текста, в котором автор скрупулёзно анализировал мыслительный процесс, а затем на основании каких-то невразумительных умозаключений делал вывод о том, что мысль материальна, я уже осилила. Оставалась самая малость: пятидесятистраничный раздел под интригующим названием «Практическая часть». Как ни прискорбно, приступить к его прочтению оказалось выше моих сил. Я оторвала голову от стола, лишь когда ставшая невыносимой жажда победила усталость. На последнем издыхании я подползла к холодильнику, но попить не удалось – ранее сунутый в морозилку компот превратился в кусок льда. Чтобы ускорить смену напитком агрегатного состояния, я заключила кастрюлю в свои жаркие объятья. Процесс пошёл, но всё равно очень медленно. Зато, благодаря исходившей от кастрюли прохладе, уже через пару минут я взбодрилась настолько, чтобы заставить себя вновь открыть книгу.
Практическая часть представляла собой набор упражнений по материализации мыслей. Если верить составителю учебника, при должной практике я могла вызвать к жизни любое порождение своих фантазий. Для этого мне предлагалось как можно отчётливей представить вожделенный объект, а, если мысленно воспроизвести доподлинный образ не удаётся, запечатлеть его на бумаге и долго гипнотизировать взглядом. Я решила не мелочиться и опробовать метод, нарисовав самое необходимое мне в этой жизни существо – своего Прекрасного Принца. Стремясь выразить на лице Господина Совершенство все присущие ему положительные качества, я так расстаралась, что тот сделался похож на тролля, страдающего мучительным запором. Разумеется, замуж за человека, хоть отдалённо напоминающего написанную мной картину, я не пошла бы даже под угрозой расстрела. Посему, покончив с рисованием, я приступила к изучению других способов материализации своих мыслей, увы, оказавшихся ещё более сложными и запутанными. Трактат закончился как-то внезапно и на самом интересном месте. Разочарованно фыркнув, я отложила книгу и мстительно поставила на портрете так и не материализовавшегося тролля жирный крест. А вот выкинуть рисунок рука не поднялась – всё-таки почти час на него убила – посему, выведя под перечёркнутым монстром надпись: «Ямачо вход воспрещён», я прикрепила листок на дверь своей спальни.
Модель портрета вернулась лишь на закате.
– Есть кто дома? – донёсся из коридора её усталый голос.
– Угу, – в изнеможении полулёжа на кухонном столе, промычала
– Где обычно. – Аспирант изнурённо зевнул и, не дожидаясь дальнейший расспросов, уполз наверх.
Не удержавшись, я последовала за ним: уж очень хотелось увидеть, как он отреагируют на карикатуру. Увы, к тому времени, когда ослабшие от жары ноги донесли меня до последней ступеньки, фольклорист уже скрылся за дверями своей комнаты. Сперва я решила, что он проигнорировал мой шедевр, но, бросив взгляд на рисунок, обнаружила на нём дополнение в виде залихватски перекинутой через плечо тролля косы. Раздражённо скомкав портрет, я ворвалась в комнату лженаречённого, да так и замерла с возведённой для броска рукой.
– Почему у тебя прохладно, хотя во всём доме невыносимая жара?
Фольклорист загадочно ухмыльнулся.
– Это нечестно! Давай меняться комнатами!
– Не поможет. Впрочем, если ты хорошо попросишь…
– Умоляю! – Не дожидаясь, пока он скажет, о чём именно следует простить, я бухнулась на колени. – Ещё пара часов в этом аду, и я помру в расцвете лет.
Мимика у Ямачо была не то, чтобы богатой, но на редкость выразительной. Вот теперь, например, по его лицу я со стопроцентной уверенностью могла сказать: мне только что поставили диагноз «белая горячка».
– Алкогольного ничего не пила, – оскорблённо выпалила я и, немного подумав, добавила: – Только, разве что, компот. Он немного подкис на жаре.
Выражение лица аспиранта опять сказало всё за него.
– Да, не спорю, мозги тоже изрядно подкисли, – подтвердила я. – Так ты мне поможешь?
– Пошли, – обречённо согласился он.
Я ожидала чего угодно. Например, что Ямачо поставит мне в комнату портативный кондиционер или протянет от холодильника специальную трубу, но то, что он учудил, не лезло ни в какие ворота.
– Ты ведь меня разыгрываешь? – с нервным смешком уточнила я, наблюдая за тем, как без пяти минут кандидат наук ставит на странную пентаграмму, до этого начертанную под моей кроватью, блюдечко с молоком.
– Отнюдь. – Аспирант поднялся с корточек и с чувством выполненного долга отряхнул руки. – Готово.
– И что мне теперь делать? – с сарказмом вопросила я. – Исполнить вокруг этой композиции шаманскую пляску с бубном?
– Пляску с бубном лучше исполни во дворе, – посоветовал фольклорист, уже стоя в дверях, – нашей мессии не помешает помощь в борьбе с упырями.
Как ни странно, нелепый метод Ямачо подействовал: спустя пару часов по комнате распространилась спасительная прохлада. Однако вместе с тем в спальне стало как-то жутковато. Я долго не могла заснуть из-за ощущения, что нахожусь не в тётином доме, а в чьём-то фамильном склепе. Когда же дрёме таки удалось затащить меня в свой омут, я увидела необычайно красочный, реалистичный сон, в котором играла с оравой весело тявкающих полуразложившихся собак.
Несколько раз проснувшись в холодном поту, я, наконец, не выдержала и потащилась в соседнюю комнату. Стук в дверь не возымел эффекта, потому я с чистой совестью вломилась в спальню лженаречённого и, уже не опасаясь разбудить тётю, громко позвала его.
– Умм? – после третьего оклика сонно отозвался Ямачо.
– Что ты сделал с моей комнатой?
– В смысле?
– Там холодно, как зимой в подвале, а ещё мне всю ночь снятся какие-то зомбопёсики.
– Собаки? – изумился лженаречённый. – Удивительно.
– Что тут удивительного?
– Момент. – Аспирант откинул одеяло, поёжился и, спешно натянув джинсы, подошёл к столу. Я на секунду зажмурилась, ослеплённая вспыхнувшим светом, а затем, спохватившись, смущённо одёрнула свои короткие – всего до колена – пижамные панталоны в цветочек. Линялая папина майка с логотипом «Спартак – чемпион» вроде бы не просвечивала и выглядела прилично. На майке Ямачо, кстати, тоже был изображён силуэт человека с мячом, так что со стороны мы походили на футбольных фанатов, собравшихся на тайное совещание. Впечатление это усиливал и приглушённый голос, которым заговорил фольклорист: