Куявия
Шрифт:
Иггельд покосился в окно, по площади как раз стройными рядами по шестеро проходили прекрасно вооруженные и обученные конные отряды. Во главе каждого ехал сотник на богато украшенном коне, а поравнявшись с дворцом, взмахивал мечом, кричал «Слава!» – и здание дворца всякий раз вздрагивало от мощного рева из множества здоровых глоток.
– Что ж, – сказал он ровным голосом, почти не скрывая отвращения, – будем считать, что вы сохранили войска и людей для этого решающего часа… И теперь готовы послужить Куявии.
Твердохлеб слегка поклонился, глаза быстро-быстро ощупывали лицо молодого полководца, которого чернь называет Освободителем.
– Да, –
Иггельд покосился на Подгорного, Кольцо, стоят по бокам неподвижные, суровые, но за их спинами в полной готовности застыли их люди. Гнев ударил в голову, Иггельд ощутил, как голос становится хриплым и жарким:
– Не ваши земли, а всю Куявию пойдут освобождать эти люди. Пойдете вы с ними или нет – я пока еще не решил!
Князь отшатнулся, на лице отразилось негодование. Он воскликнул:
– Как это?.. Это мои земли, это мои люди!
– Уже нет, – отрезал Иггельд. – Человеку, который запятнал себя сотрудничеством с врагами, в то время как другие проливали кровь… грозит лишь веревка! Кольцо, как у нас насчет веревок?
Кольцо быстро выступил вперед. Злые, хищные, как у рыси, глаза ощупали взглядом толстую шею князя, он сказал зловеще:
– На такую жирную найдется даже шелковая. Все-таки князь! Древний род…
Иггельд бросил коротко:
– Ладно, если ты такой щедрый – вешай на шелковой.
Он повернулся, и уже у дверей догнал истошный вопль князя:
– За что?.. Благородный Иггельд, помилуй!.. Моя дурость виной!.. Пощади!
Иггельд уже за дверным проемом обернулся, с сомнением посмотрел на упавшего на колени князя. Тот размазывал по бледному от ужаса лицу слезы, трясся, хватался за ноги поднимающих его Подгорного и Кольца.
– Что не нравится? – спросил Иггельд. – Веревка?.. Лучше топором по шее?
– Лучше! – твердо сказал Кольцо. – Что ж князя вешать, как вора какого-то? Это простой люд вешают, а благородным срубливают головы.
Иггельд отмахнулся:
– Ладно, руби, законник.
Князь вскричал:
– Возьми моих людей, возьми землю!.. Жизнь оставь только, жизнь!
Иггельд кивнул Кольцу:
– Ладно, оставь его. Пусть живет. Но людей его разбей на малые отряды и влей в войско. А с землей… подумаем, как поступить.
Он захлопнул за собой дверь, на душе гадко: жестоко и грубо с таким немолодым человеком, но, с другой стороны, вся жизнь жестокая и грубая. Этот князь ничуть не хуже и не лучше князя Бруна, но тому не повезло, а мог бы на месте Бруна оказаться этот Твердохлеб. А Брун мог бы точно так же выждать момент, переметнуться на сторону очередных победителей и снова сохранить земли, богатства, власть, а то и приумножить за счет обнищавших или погибших соседей.
Ненадолго оставив войско, он облетал на осчастливленном Малыше Куявию вдоль и поперек, вовремя увидел, как из Артании перешло пограничную реку могучее конное войско. За все время нашествия из Артании постоянно мчались в Куябу новые искатели приключений, но в последнее время их перехватывали и побивали на ходу. Артане наконец поняли, что нечто изменилось, придержали удальцов, собрали их под командованием старого опытного полководца Оргоста. Куявы начали нападать на их войско
Быстрое конное войско тащилось едва-едва, легкие артанские кони гарцевали вокруг обоза, но отдаляться не решались: откуда ни возьмись появлялись куявы, всегда впятеро больше числом, выпускали тучу стрел и бросались в отчаянную атаку. Если артане стыдились сразу вернуться обратно к войску, живым не возвращался никто.
И все же Оргост двигался хоть и замедленно, но неуклонно, как тень ползущей по небу грозовой тучи. По оправдавшей себя воинской тактике упорно пускал во все стороны конные разъезды, иначе можно погубить войско, собирал сведения, делал поправки и снова вел войско, избегая ловушек.
В это же время в лагере куявов Вихрян подозвал Подгорного и велел быстро:
– Сотню Кольца – влево, пусть пройдет за рощей и собьет два разъезда!.. А ты бери две сотни, для тебя тоже есть добыча…
Берич спросил недоверчиво:
– Откуда знаешь?
– Иггельд сообщил, – ответил Вихрян коротко.
Подгорный смерил взглядом едва заметную в синеве черную точку.
– Как?
– Видишь, поворот делает? Крылья сложил. А теперь повернул влево. Выполняй!
Подгорный вскочил на коня и помчался к сотне Кольца. Потом взял еще две сотни, конников Ранка и Третьяка, сбил разъезды, зашел с тыла, отчего артане решили, что окружены, остановились, поспешно стали готовить воинский стан к обороне. Но никто не напал, двинулись снова, но уже с великой осторожностью, опасаясь нарваться на большие силы, так как куявские конные отряды, переняв их тактику, перехватывали и уничтожали разъезды.
Артане встревожились, двигались тесными отрядами, каждую минуту готовые к бою. Сотни Третьяка, Ранка, Казана, Осташко и других молодых военачальников, что щеголяли один перед другим удалью, перехватывали обозы с продовольствием, разрушали мосты, убирали с пути все, что артане могли бы использовать для себя, будь это кусок хлеба или клок сена для коней.
На ночь артане выкапывали ров и выставляли удвоенную стражу, но развеселившиеся от таких успехов куявы поднимали в ночи крик то справа, то слева, звенели оружием и делали вид, что вот-вот набросятся всем скопом. Артанам приходилось стоять всю ночь с оружием в руках, каждую минуту ожидая стремительной атаки.
На четвертую такую ночь люди уже засыпали стоя, оружие валилось из рук, а днем спали в седлах, опустив головы. Лошади нередко выходили из строя и шли туда, где видели зеленую траву. Знаменитый боевой дух артан быстро падал, и хотя все готовы сражаться, никто не отступит перед трусливыми куявами, что не решаются напасть честно, без сна и еды даже самые выносливые начинают чувствовать себя слабее женщин.
Хуже того, от бескормицы начали падать кони. Куявы смелели день ото дня, нападали на отдельные отряды, что шли в охранении. Завязывались бои, появились первые пленные артане, что само по себе сперва было великой диковинкой, а потом на пленных артан стали смотреть, как на нечто обычное, Иггельд велел не беречь их для выкупа или обмена пленными, а тут же казнить, чтобы у артан развеялись презрительные слухи о мягкотелости куявов.