Кузина королевы

Бишоп Шейла

– После всех ваших обещаний вот так воспользоваться мной... это не многим лучше насилия!

– Это гораздо хуже, – честно ответил Филипп. Он встал на колени, но только для того, чтобы пошарить под кушеткой. – Вот ваши туфли.

Она выхватила их у него из рук.

– А теперь убирайтесь!

Филипп поднялся с колен.

– Стелла, неужели вы думаете, что сумеете выпроводить меня с помощью гнева? Чем сильнее вы злитесь, тем очаровательнее становитесь. Еще немного, и я поцелую вас еще раз – и снова не спросив

согласия. А потом, если вам не понравится, я уйду. – Чуть погодя он спросил: – Вы все еще хотите, чтобы я ушел?

Пенелопа кинула на него многозначительный взгляд и промолчала.

– Простите меня, – тихо сказал он. – Я действительно воспользовался случаем. Но я уже давно понял, чего именно вы хотите – просто было бесполезно объяснять это на словах и пришлось доказать на деле.

С того дня все изменилось. Каждый раз, когда они встречались, он удивлял ее все больше. Он написал еще нисколько сонетов, воспевающих поцелуи, – он называл их завтраком неги. Очаровательный эпитет, но, по мнению Пенелопы, немного двусмысленный.

Она не замечала, как Филипп целенаправленно разрушал все преграды ее обороны. Если бы она знала зимой, как далеко Филипп продвинется по скользкой дорожке любовной игры, она пришла бы в ужас. Но у нее остался еще один, нерушимый рубеж – она никогда не согласится стать, его любовницей.

Он, конечно, не просил ее об этом прямо, но раз или дни он, мягко говоря, позволил себе лишнего, и ему пришлось своими глазами увидеть, на что способны Деверо. Филипп каялся, умолял Пенелопу быть милосердной и дать ему еще один шанс, и в конце концов она сменила гнев на милость.

Пенелопа и не могла полностью потерять голову – Ведь она жила при дворе, среди сотен любопытных глаз. В какой-то момент, хотя она почти не осознавала этого, Пенелопе захотелось большего. Приехал Рич и закатил ей скандал – в тумане страсти это почти не тронуло ее, разве что она мысленно пожелала Ричу, как и всем придворным до этого, оказаться на дне самой глубокой бездны. Не в силах больше выносить его оскорблений, она собралась на несколько дней в Уонстед к матери.

– Почему бы вам не присоединиться ко мне? – предложила она Филиппу.

– Мне? – Он почему-то раздумывал.

– Почему бы и нет? Ваш дядя неоднократно говорил, чтобы вы чувствовали себя у него как дома. Если вы можете уехать...

– Я могу уехать, – медленно произнес Филипп. – Но, Стелла, ведь в Уонстеде все будет по-другому?

– Совсем по-другому, – кивнула она, думая о тишине и покое.

Филипп побледнел. Он смотрел на нее с выражением надежды и мольбы, а Пенелопа не удосужилась обратить на это внимание.

Пенелопа отложила лютню в сторону.

– Очаровательно, – сказала леди Лейстер. – Филипп, песни на ваши стихи очень подходят Пенелопе.

В ее интонации была некая двусмысленность, но Филипп вежливо ответил, что это

Пенелопа делает ему честь, исполняя их.

– Вам повезло, Филипп, – в том, что, делая комплименты, вы всегда верите тому, что говорите. – Летиция зевнула. – О господи! Эта растительная жизнь так утомляет. Пенелопа, ты собираешься спать?

– Мне нужно написать несколько писем, мама.

– Ну хорошо. Только не засиживайся допоздна. – Леди Лейстер взглянула на племянника своего мужа. Может, ей и хотелось спать, но оставлять их вдвоем она явно не собиралась. – А вы, Филипп?

Он подошел к двери и придержал ее, пропуская мать Пенелопы.

– Я пойду выгуляю собак. Доброй ночи, миледи. Доброй ночи, леди Рич.

В тишине просторной залы Пенелопа сидела и писала письмо своему брату Робину, сообщая лишь те новости, которые могли заинтересовать пятнадцатилетнего юношу, увлекающегося только спортом и науками и абсолютно равнодушного к жизни королевского окружения.

Она любила Робина, но он казался ей таким юным, таким оторванным ото всего, что составляло большую часть ее жизни. Но его время еще придет – кем же станет второй граф Эссекский? Время покажет.

Она отложила перо. Спустя пять минут она уже была в саду.

Светила, луна. В дальнем конце аллеи кто-то насвистывал песенку, которую она недавно играла. Они стремительно бросились друг другу в объятия, сначала смеясь, а затем виновато поглядывая на темные окна дома.

– Пойдемте, – прошептал он.

Держась за руки, они направились в глубину сада. То, что они делали, было явным нарушением правил приличия, и если бы их сейчас увидели, то скандал был бы Неизбежен. Но Пенелопа не смогла устоять перед соблазним провести час с Филиппом в этом раю.

– Вы слышите? Соловей поет, – сказал он.

– Песня, которую вы написали, все равно лучше. Они дошли до поросшего травой холмика, на котором рослинежные, похожие на звезды цветы.

– Как будто у нас под ногами – небо, – сказала Пенелопа.

– Да, я чувствую, будто я на небе. Голубка моя, единственная моя радость, как я ждал и желал этого момента, Стелла, вы позволите мне любить вас сегодня?

– Милый Филипп, мы не должны терять голову, – Отметила она. – Вы же знаете, что именно я вам всегда отвечаю на это.

Он привел ее в замешательство, сказав:

– Вы всегда говорите одно, имея в виду совсем другое. Так было с самого начала. Мне нужен был переводчик, чтобы понять вас. Но сегодня я сам переводчик. Со мной говорят ваши глаза, ваше сердце, ваши поступки.

Он стал ласкать ее, но поначалу так осторожно, что Пенелопе понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что объятия и поцелуи не были обычными ласками Филиппа но преднамеренной и решительной попыткой ее соблазнить.

Она не знала, что ей делать, и попыталась отвлечь его внимание.