Кузина королевы
Шрифт:
– Ну же, Пенелопа, позвольте... – настаивал Филипп.
Искушение было велико. Но Филипп, не осознавая этого, сам вырыл себе яму. Его яростная отповедь в саду в Уонстеде многому научила Пенелопу – она понимала теперь, что слабость и уступчивость могут привести к печальным последствиям в будущем.
– Нет, – тихо ответила она. – Нам поможет только разлука. Время вылечит нас, вот увидите.
– Что оно вообще может, это достославное время?! Я люблю вас столь же сильно, как любил в январе или мае. И всегда буду любить, до конца жизни!
Разве могло это быть правдой? Пенелопа видела его освещенное любовью лицо, и ей вдруг показалось, что
– Филипп, конец вашей жизни еще так далек. У вас в распоряжении, как минимум, лет сорок, а то и больше. Будет еще много новых встреч, новых дел, будьте благоразумны...
– Благоразумен! Именно благоразумие говорит мне, что я никогда не встречу женщину лучше вас. Стелла, этот спор ни к чему не ведет.
Послышалось отдаленное цоканье копыт.
– Наверное, это Рич возвращается. Вы должны скорей уйти.
Филипп, казалось, не понимал, о чем она говорит. Несмотря на то, что Пенелопа любила и жалела его, сейчас она думала только о том, как заставить его быстрее исчезнуть. Рич придет в ярость. У него был деловой ужин в Сити, и, наверное, он очень пьян. Выпив, он всегда превращался в зверя, и Пенелопа боялась, как бы он не начал ее бить. Он не обратит внимания на ее беременность – а безопасность ребенка была единственной вещью, которая в этот момент заботила ее.
– Филипп, прошу вас...
– Я должен бежать от этого мужлана?
– Если он увидит вас здесь, то плохо будет не вам, а мне.
– Да, – одумался он. – Простите меня, любимая. Я такой же осел, как и он. Это ужасно – оставлять вас такому мужу.
Цокот копыт приближался. Филипп, встав на цыпочки, умудрился прикоснуться губами к ее руке. Затем, не сказав больше ни слова, он повернулся и медленно пошел в сторону пламенеющего заката. Наверное, он возлагал на их сегодняшнюю встречу большие надежды, но уходил в разочаровании.
Где-то спустя неделю она узнала, что он уже несколько дней рыщет по Майл-Энд-роуд в надежде, что встретит ее экипаж. Какая унизительная сцена: несравненный Филипп Сидни, бродящий среди простолюдинов по дороге, алчущий одного только взгляда замужней женщины, отказавшейся видеться с ним. Никто и никогда не будет поклоняться ей столь же самозабвенно, так же, как никто и никогда не заставит ее чувствовать себя столь же виноватой и несчастной. Неожиданно для самой себя она обрадовалась, когда Рич забрал ее с собой в Лиз. Он старался обращаться; с ней помягче, хотя и на свой, не очень-то приятный лад. В основном из-за будущего наследника. К тому же недавно ему пришлось выслушать суровую отповедь Лейстера, который ясно дал ему понять, что весь двор смеется над тем, как он обращается с молодой женой.
Филипп все еще слал Пенелопе сонеты через Фулка Гревилля, но их стало меньше, и настрой их изменился. Он начал возвращаться к жизни с того момента, как она покинула Лондон, и, хоть и пребывал еще в меланхолии, понемногу начинал напоминать прежнего Филиппа. К нему возвратился его искрометный юмор, и до нее доходили слухи, что он упорно работает, – поговаривали, что скоро его снова пошлют в Ирландию. Он написал сонет, где Астрофил просит Стеллу позволить ему посвятить себя службе своей стране. Это был хороший знак. Сразу же после этого сонета Пенелопа получила еще один, самый горький и мучительный в цикле, – в нем он излагал мысль о том, как недостойно вел себя в течение последнего года.
Затем, одним холодным декабрьским днем, Фулк Гревилль появился в Лизе собственной персоной. У, него была прекрасная причина для приезда – дела, в Кембридже,
– Как он? – спросила она.
– С ним, наконец, все в порядке. Думаю, что он снова хозяин самому себе и счастлив, насколько это возможно для мужчины.
– Я рада за него, – сказала Пенелопа ровным голосом.
Фулк не поверил. Ему всегда не нравилось то, как она обращалась с Филиппом, он считал, что она бы с радостью вечно держала его на коротком поводке, как любимую собачку. Затем он вспомнил собственные несчастья и подумал, что не вправе осуждать ее.
– Он попросил меня передать вам эти строчки. Как вы, ваша милость, можете сами убедиться, они не посвящены вам и не являются частью цикла об Астрофиле и Стелле. Однако он хотел, чтобы вы их прочли.
Пенелопа почувствовала будоражащий укол при виде знакомого почерка. При тусклом свете зимнего дня одного из последних дней этого года, который принадлежал ей и Филиппу, – она прочла последний сонет, когда-либо посвященный ей:
Покинь меня, любовь.Ты оставляешь за собой лишь прах.А ты, мой ум, стремись к высоким целямИ вечным ценностям, учись парить в мирах,Где чувства светит свет, смирением взлелеян.Любовь, умерь свой пыл, попридержи коней.Я вижу впереди свободой венчанное царство.Там, в небе, ультрамарина голубейНе меркнет свет.Вовек он не погаснет.Пенелопа разрешилась от бремени в феврале, родив девочку. Поначалу она опечалилась, что родила не мальчика, но, взяв спеленатого младенца в руки, была покорена. Светлые волосы, ярко-синие глаза, трогательная миниатюрность, начинавшаяся с маленьких ноготков, – она и не представляла, что маленькие дети могут быть такими милыми.
Рич собрался было затеять размолвку с Пенелопой из-за того, что она не родила ему наследника, но вовремя вмешалась вся его родня женского пола вместе с повивальной бабкой. «У вас прекрасная жена, ваша светлость, храбрая, как львица, – ни одного стона при родах, и красивый, здоровый ребенок. Девочка – только первая ласточка, гарантирующая появление наследника. Милорду нужно набраться терпения». Рич немного успокоился, а затем и сам, против ожиданий, был очарован малышкой. Глядя на него, держащего на руках маленькую Петицию, Пенелопа подумала, что, несмотря на то, что ему никогда не стать хорошим мужем, из него может выйти неплохой отец.
Весной они снова вернулись в Лондон – ко двору. Она неизбежно должна была снова встретиться с Филиппом.
Их первая встреча прошла гладко – в приемной зале, на глазах у сотни придворных. И чего она боялась? Он всего лишь мужчина, мало чем отличающийся от прочих. Может быть, немного более умный, владеющий некоторыми оборотами речи и жестами, привлекшими ее внимание. И все же эти размышления ни к чему не привели – чувства и память, говорившие совсем иное, заглушали их. Она все еще была в него влюблена.