Кузина
Шрифт:
– Это неправильное счастье! – возмутилась я.
– Почему? – удивился Кузен.
– Потому что кроме войны с приграничной нечистью у вас, истинных магов, и нет ничего! – запальчиво воскликнула я.
– Война – удел мага, – возразил Кузен.
– Но не одна война, должно ещё что-нибудь в жизни быть! – упёрлась я на своём.
– И ещё много чего есть. Вот, к примеру, одно из побочных занятий – попытки спасения заточённых кузин. Которые твердо решили сгнить на золотых рудниках.
– Которые ещё ничего не решили… – вздохнула я.
– Которые тратят время и силы на раздумья о судьбе вполне довольных своей участью Драконидов, вместо того, чтобы подумать
– У которых голова болит!
– Которые пользуются всяческими предлогами, чтобы не вести борьбу с болью.
– У которых нет способностей истинных магов сопротивляться боли!
– У которых есть силы, но нет желания!
– У которых есть желания!
– Отрадно слышать. Если будет желание вспомнить – ты вспомнишь. Разрешите откланяться, любезная кузина, мне пора.
– Разрешаю, любезный Кузен.
Странное чувство осталось у меня после разговора с Кузеном. Стала вдруг покалывать иголочкой ревность: ох, вот кто бы обо мне такие страстные слова сказал, как он о магии…
Его драгоценная магия – она же не живая. А я живая.
Клин, всё-таки, придурок. Нельзя надзирателю быть таким впечатлительным. Я понимаю, что работа нервная, но ведь ремесел много, не обязательно так убиваться, можно что и полегче найти!
Следующий день после разговора с Кузеном мы отработали, как положено, и в барак пошли. Бежать туда со всех ног – радости мало, поэтому я всегда стараюсь зайти последней.
Чтобы жильё не выстуживалось, здесь у каждого дома есть сени: бочонки с капустой квашеной там стоят, с грибами солёными, с ягодой мочёной. И под рукой, и не в таком тепле, как дома.
Открыла я дверь, вошла в эти самые сени, темно там, почище, чем в яме – и вдруг чувствую, душит меня кто-то. Сзади так надвинулся – и руками, как колодками, горло обхватил.
Застарелым потом воняет и в ухо шипит сдавленным голосом:
– Зачаровала-таки, ведьма, мужскую силу мою забрала?! А ну возвращай, не то шею сворочу! Отучу тебя мужиков портить, зараза тавлейская!
Ага, он, значит, сковырнулся неизвестно с чего один-единственный раз, а я виновата?! Сам себя убедил, а теперь меня душит, ну негодяй!
Присела резко, пока и правда не придушил, да не рассчитала, что Клин такой тяжелый – на пол мы и грохнулись. Я-то ничего, удачно, а он о бочку с капустой приложился и руки разжал.
Я не стала его убеждать, что он мужчина хоть куда, гроза девиц, отрада вдов, – только наружной дверью хлопнула.
Прибежала к Выдре в землянку, вся в растрепанных чувствах.
– Мне, похоже, грозит нападение на надзирателя и побег, – сообщила я ему с порога. – Примешь беглеца?
– Жаходи, – обрадовался Выдра. – Жаодно и новощелье справим.
Я вошла в маленькое строеньице, крохотное, но какое-то очень ладное. Печка, стол, лежанка – вот и всё, что там помещалось. Да гному больше и не надо было.
А на полу рядом с лежанкой красовалась роскошная медвежья шкура. Не только роскошная, но ещё и очень тёплая.
– Выдра, научи меня убивать шесть человек разом, – попросила я, подпирая головой потолок у двери. – Чтобы с Клином разобраться.
– Я тебя научу вяжать, – отозвался гном. – Череж лето зима придёт, ношки швяжешь – тепло будет. Ногам хорошо.
Он усадил меня на свою лежанку, достал откуда-то моток грубой пряжи, пяток спиц.
– Шмотри.
Быстро набрал петли, распределил по четырем спицам, провязал несколько рядов.
– Чеперь сама.
Неумело ковыряя нить, я пыталась сделать что-то, отдаленно напоминающее легко выполненное Выдрой. Будущий носок,
Выдра сел на чурбачок у печки, подбросил дров.
– Чеперь говори, что случилось, – попросил он.
Пришлось вспомнить. Я рассказала о происшествии в сенях.
– И что теперь делать? Ведь теперь не разубедить его, по-настоящему начнёт мужской немощью страдать и меня обвинять. Не успокоится, пока не придушит.
– Ты вяжи, – сказал Выдра. – Я пойду, поговорю.
Он встал с чурбачка, перебрал берестяные коробочки на полке над столом, достал одну, раскрыл. В ней лежали какие-то грязно-серые комочки, по виду, так натуральный мышиный помёт.
– Дам ему, шкажу помогает, – объяснил он.
– Угу, дай, – вздохнула с надеждой я. – Сочини там чего-нибудь. Объясни, что, мол, не могла я такие чары навести, каких он боится, дескать, для них обязательно летучая мышь, варенная в змеиной крови, нужна и когти беременных лисиц, а где здесь такую роскошь сыщешь?
Когда Выдра ушёл, я продолжила старательно ковыряться в петлях и думала о последнем разговоре с Кузеном.
Несмотря на все его слова, мне что-то расхотелось в Тавлею, и никак я не могла заставить себя снова захотеть. С ужасом вдруг поняла, что здесь, на этом руднике, я впервые обрела твёрдую почву под ногами. Всё предельно ясно, кто есть кто. И от этого втройне дороже мне попытки Выдры научить меня вязать. Он не ждёт никаких выгод, не преследует никаких целей, за этим нет политики, как было бы в Тавлее. Он просто рад тому, что может помочь, что среди здешнего холода наши дорожки сошлись и можно сделать жизнь другому чуть-чуть теплее, чтобы беды и радости немножко уравновесились. Этого не было у меня дома. Ну кто бы мог подумать, что я найду такое на руднике? Видно, в попытках удержать не своё, мы, тавлейцы, много сил растратили на пустое. А что же останется у меня, если нет теперь Аль-Нилама, нет магии? Почему я должна как побирушка выскребать осколки воспоминаний, каждое мгновение опасаясь, что получу удар болью, словно воровка, застигнутая за кражей? Мне же не надо чужого, я хочу получить своё. Только своё. Но из своего, похоже, у меня будет только связанный собственными руками носок, и то при условии, что я его закончу с помощью Выдры. И странное дело, мне нестерпимо думать, что оставшиеся в Тавлее жалеют меня, если, конечно, жалеют. А вот жалость Выдры – ведь она в первую очередь двигала им, когда он помогал мне надевать сагиры, работал за двоих, когда я свалилась в проходке – его жалость какая-то совершенно необидная. Может быть, потому что она искренняя? Он оказался здесь единственным настоящим мужчиной, защитником. Сколько бы нас ещё медведь повытаскал, вслед за Мухой, если бы на гнома с кайлом не наткнулся? И как же, оказывается, хорошо, когда знаешь, что есть к кому бежать за защитой. Как надёжно…
Оказывается, я просто заснула, не выпуская спиц из рук.
Проснулась, когда хлопнула дверь землянки.
– Уладил, – сообщил довольно Выдра. – Чеперь Клин зелье проверяет.
– На ком? – не поняла спросонья я.
– На этой, жабыл как жовут, которая щегодня поварихе помогает.
– Понятно. А что ты ему дал? Очень похоже на мышиный помёт.
– Это и ешть помёт.
– Неужели подействует? – изумилась я.
– Всякая вещь – лекарство, только надо жнать, от чего, – объяснил Выдра. – Клин болен штрахом. Поможет.