Кузьма Минин
Шрифт:
Ратники, устроившись на ночлег, пошли засветло погулять по городу, расположенному частью на возвышениях при устье реки Костромы, частью на двух уступах вдоль Волги… Костромичи назвали эти уступы Верхнею и Нижнею Дебрами. Остальная, большая часть города расположена была на возвышенной ровной поверхности.
Костромские жители зазывали ратников к себе в дома, угощали их брагой и пирогами. Двойная радость была у них: убрали воеводу и дождались ополчения.
Пожарский вместе с Мининым пошел посмотреть на Шереметева Он приказал земской страже освободить его.
Кузьма посмотрел на него недружелюбно.
«Блудлив, как кошка, труслив, как заяц». Не любил Кузьма таких.
— Буде! Вставай!.. — усмехнулся Минин. — Не стыдно ли тебе, воеводе, мякнуть в слезах и унижаться перед нами? Гляди прямо!
Наверху, в воеводском доме, Пожарский спросил Шереметева:
— Чего ради ты пошел против народа?
Шереметев промолчал, низко опустив голову.
— Не спи!.. Отвечай, Иван Петрович!.. — грубовато потряс его за плечо Кузьма. — Умел бушевать, умей и отвечать!
— Не знал я…
— Чего не знал?
— Что такая сила… Да и страшился.
— Чего страшился?
— С мужиками идти заодно. Стыдно!.. А что скажут, когда узнают…
— А с королевичем, стало быть, не страшно и не стыдно против своих же?! — гневно спросил Пожарский.
— Не верю я… Народ наш темный, ленивый.
Кузьма насупился, сжал кулаки. Если бы не князь, стукнул бы он воеводу по голове так, что тот с места больше бы и не встал.
— Отныне ты не воевода, — холодно произнес Пожарский. — Помолись на иконы и покинь с миром Воеводскую избу… Уступи место нашему человеку — князю Роману Гагарину и дьяку из посадских тяглецов Андрею Подлесному. Вот и весь наш сказ. Эти люди с нами заодно против польских панов. Им и надлежит править Костромой.
Пожарский и Минин вышли на площадь.
Под горою, у самой Волги, произошел неприятный разговор между Пахомовым и Константином.
— Ужели ты не знал, что она моя невеста? — с упреком в голосе спросил Пахомов. — Ужели не знал?!
— Откуда мне знать! Она мне не говорила, — ответил Константин.
— Не говорила. Она поклялась мне в верности!
— Тебе поклялась в верности, а мне крест целовала — век не расставаться со мною.
Пахомов хотел что-то сказать, но поперхнулся от волнения. Оправившись, он наклонился к сидевшему на камне Константину и на ухо стал назойливо твердить, что он ее жених.
Константин и тут сразил Пахомова. Он спокойно кивал головой:
— Хорошо.
— Что хорошо?!
— Пускай… она твоя невеста, но она не хочет со мной расстаться…
— Тогда накажи ей, чтобы она не помнила обо мне.
— Вольна ли она в том! — вздохнул Константин.
— Стало быть, она меня еще любит?
— Кто знает! Дело ее.
Волны метались в камнях и кустарниках, пенясь у берегов, оставляя на земле щепу и мусор. Одинокий челн боролся с валами на середине реки. Казалось, вот-вот он тонет, его уже не видно в воде, его похоронил под собой громадный
— Послушай, друг! Оставь ее, уйди с дороги! — умоляющим голосом обратился Пахомов к Константину. — Я с детства ее знаю, она мне ближе, нежели тебе.
— Да разве я ее насильно не пускаю к тебе, да разве я ее отнимаю от тебя! Вот ты сызмала ее знаешь, да плохо. Не такая она, чтобы не иметь своей воли. Не покорится она принуждению — не такая, да я и не захотел бы того… Нет. Ты не знаешь ее, коли так говоришь!
Ничего не мог ответить на это Пахомов.
С той поры Роман стал выслеживать, когда Наталья останется в доме одна.
Ему удалось, наконец, добиться встречи с ней.
— Натальюшка, родная, ужель ты забыла меня?
— Нет, не забыла, Роман, но пытаюсь забыть…
— Полно, Натальюшка, не притворяйся!..
— Зачем мне притворяться! Бог не благословил тогда нас с тобой, а теперь и вовсе.
Роман не знал, как понимать ее слова.
— Константин, продолжала она, — оберегал меня от беды и от врагов… Ни в чем не пожалел себя, голубчик, ради меня. Прожила я с ним уже целый год, скитались вместе, страдали заедино… Он ведь спаситель мой. Он помог мне уйти из застенка…
— Да ты, гляди, не повенчалась ли с ним?
Вместо ответа Наталья закрыла лицо руками.
Роман потянулся к ней, чтобы ее обнять.
— Что ты! Что ты! — испуганно отстранилась она, высокая, стройная, с пылающими гневом глазами, — Уйди! Люди увидят. Да и зачем?!
Пахомов тяжело вздохнул:
— Наташа! Ты ли это? Неужели я не люб тебе!
Гнев исчез с ее лица. Оно стало грустным.
— Ах, не мучай меня!.. Уходи! И зачем мы с тобой встретились?
— Ты жалеешь о том?
— Я молила бога, чтобы никогда с тобою не встречаться…
— Прощай… — пробормотал Роман побелевшими губами и вышел из избы.
Река становилась еще более бурной, а небо еще пасмурнее и печальней.
«Эх, Наталья, Наталья! Ужели и впрямь — не судьба?!»
Накануне выхода ополчения в Ярославль прискакали из Суздаля гонцы, уведомившие, что их древнему городу угрожают шайки атамана Просовецкого. Дмитрий Михайлович решил отправить туда своего двоюродного брата Романа Петровича с войском, чтобы стать там «твердой ногой» (любимое выражение Пожарского). Суздаль находился с левой стороны ополченского пути на Ярославль.
— Вот истинный друг наш! — говорили нижегородцы про Пожарского. — В опасные места он отсылает братьев своих. Благополучие наше для него выше родни…
Диву давались все, ибо то было большою редкостью в княжеских родах… Но не трудно было догадаться, что Пожарский послал братьев на передовые битвы ради своего же спокойствия. В братьях он был уверен более, чем в ком-либо другом из воевод.
III
Распрощались с Костромой. Теперь… Ярославль. Пришлось обходить залитую водой на тридцать верст низменность.